Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "M"
Список лучших слов
Несколько случайно найденных страниц
Входимость: 1. Размер: 26кб.
Часть текста: скалами тьмы вьется ветер вверху. На крыше скрипит пронзительно ржавая флюгарка. Идут мимо, услышат -- вздрагивают, поднимают вверх головы: там темные четырехугольники окон, как портреты умерших стоят, а в одном окне шевелится синий язычок свечи с тусклым ликом вокруг. Посмотрят, покачают головой, идут мимо. Девушка в старом доме слушает шорох шагов их и думает: "Не он ли? Когда же придет он, неведомый, милый, прижмет, унесет с собой? Или никогда не придет?" И опять всю ночь держит на коленях книгу и читает чужие слова. Чей-то прозрачный и тусклый лик колеблется вокруг свечки. К утру свечку тушат, и черный крючок фитиля, недобрый, ночной, согнувшись, смотрит навстречу дню. На черном крыльце, на ступеньках, старая Кузьминишна сидит, а рядом с ней барышня, Вера. Раскрыла старуха коробочки жестяные от чаю, а в них деревяшки пустые из-под катушек, большие пуговицы старомодные от дипломатов, аграманты, бархатные лоскутки. Раскрыла, перебирает, что-то сама с собой говорит. -- Кузьминишна, никак уж стучат, -- говорит Вера. -- И то, и то, барышня. Спотыкаясь, идет Кузьминишна долго. Спрашивает: -- кто там? Приоткрывает чуть-чуть калитку, несет газету барышне, мелкими шажками по заросшему двору идет. Куры кудахчут где-то. -- Ничего больше? -- Нет, ничего. И неоткуда. Уходит Вера в дом, сидит у окна, читает газету, как сказку, которой не верит. Вот двое, девятнадцати лет и двадцати лет, любили друг друга и вместе умерли в поцелуях. Далеко где-то большие города, и люди бегут, говорят друг с другом. А может быть, ничего этого нет, есть только их дом старый, с Кузьминишной, с матерью, с ползучей дневной тишиной и со странной жизнью ночью. Сидит Вера у окна. Лучи вьются в косых, падающих столбах пылинок. Что-то знакомое в этом. "Да....
Входимость: 1. Размер: 2кб.
Часть текста: Австралиец Веселый весенний день на Пикадилли. От солнца -- все, как шампанское: полно острых искр -- несется, пенится через край. И люди все -- легкие, золотистые, распахнутые, расстегнуты пальто, раскрыты губы. Торопятся в парк: там на газоне, на скамьях -- везде по двое, об руку, глубоко -- глазами в глаза, и переливается через край сердце. И навстречу, издали, шел офицер -- австралиец, издали виден; головой выше всех, в широкополой австралийской шляпе, лицо -- из бронзы, огромное. Они все на диво хороши, австралийцы. Шел медленно и высоко, напоказ, над толпою нес голову, и еще издали любовались им. А когда подошел ближе -- вдруг оробела веселая толпа, затихла, расступились в стороны, и австралиец шел, как по коридору. Шел, подняв голову прямо к солнцу, руки вытянуты, постукивал дробно палкой: орлиное лицо было без глаз. И я, вместе со всеми, прижался оробело к стенке коридора. И так было ясно: какая же может быть победа, и у кого может быть радость после победы, если есть австралиец без глаз? Не надо ничего, только бы он мог пойти в парк, сидеть об руку и смотреть, смотреть, смотреть в чьи-то глаза. Примечания Впервые: Замятин Е. ...
Входимость: 1. Размер: 36кб.
Часть текста: петухом поет и к чему это, и как быть, если икона со стены упадет. А то еще про белую лошадь: ночью в поле едешь -- вдруг, невесть откуда -- радом с санями белая лошадь, бежит да бежит, и не отстанет, пока всех покойников не помянешь. Да мало ли еще что. А ребята белоголовые на свечку уставились, притихли, жмутся. А на дворе стынь, свечка в деревянном шандале потрескивает, по углам прусаки шуршат. Чей-нибудь озорной мальчишка, глядишь, разыскал уже прусака с яичком и держит его на свечке, пока яичко не лопнет с веселым треском, -- и смотрит потом, как прусак с минуту стоит и недоумевает, отчего стало так легко, и уползает, прихрамывая... Весело было с бабушкой Пелагеей. И чего это ее Бог прибрал. И так чудно, в одночасье. Пошла в колодезь за водой на прощен день -- да не вернулась. Уж совсем в сумерках разыскали -- вона где, в овраге. И ведро с ней. Как туда попала -- неведомо. Надо быть -- не без него тут дело обошлось. Поговорили, что напущено это было на попов двор -- не иначе. Потому что на Крестопоклонной -- и матушка молодая померла. А какая была здоровая да красавица писаная. В три дня сгорела. Не иначе, как напущено. Так вот и осталось их двое во всем доме -- отец Виктор да Маринка. Ни людей не стало, ни шуму, ни веселья. Тишь да жуть. Всяк свою думу думает. Правду сказать, по матушке покойнице Маринка уж не так тосковала. Пустяк это, конечно, смешно, а только за это: не любила покойница -- прости Господи -- чтобы на кухне пели. А коли пенье -- тут вот оно, коли без пенья -- как без солнца. А запоет Маринка, бывало, сейчас -- матушка: "шалова да балхолда". Вот оно и не ладилось. Да и где это, к слову, видано, чтобы две молодухи, ровно красивые -- от сердца любили друг друга? ...
Входимость: 1. Размер: 7кб.
Часть текста: ложь, которую лишь горькоумные именуют правдой. И более того скажу вам, возлюбленные братья: умиленные слезы я пролил здесь, ибо нет под солнцем земли столь ревнующей о спасении душ и о погублении здешней, тленной жизни -- ради грядущей, нетленной. Чаемое явилось во плоти: вся земля Алатырская объявлена единой ставропигиальной обителью, и все жители от мала до велика приняли постриг, а иные и большую печать, и жизнь их -- подлинным стала житием. Нет уже велелепия, и кимвалов, и тщеты мирской, но во всем скудота изящная и убожество, какое инокам надлежит. Памятуя, что украшение телесное есть веселие князю тьмы, жители здесь ходят во вретищах, рубищах, власяницах. И не умащают себя благовонными маслами, подобно язычникам, и не украшают золотом и камением драгоценным, но напротив того, презирая плоть, бегают даже водного омовения, ибо чистота душевная -- вяще телесной и нежность плоти от бани -- пагуба есть. Мудростью трапезных старцев жители-иноки блюдут здесь непрестанный и строгий пост: не только мяса не приемлют, но и рыбы, елей же -- однажды в год. Вина же и ликера, разжигающих блудную похоть, рождающих смех и веселие, и скакание бесовское, -- не ведают вовсе, и старцы ...
Входимость: 1. Размер: 9кб.
Часть текста: скарпий. И, приняв водный сосуд, Зеница-дева с водой испила змею малу. Воспитана же в чреве ея, стала змея тучна и вздымала чрево девицы, будто была та плодна. Приводили кудесников многих земли родимичской и весей округних, даже до самых дулебов, но никто из них волшбами своими змею из девы не мог изгнать. Был в те дни в земле готской муж некий, чудеса творивший многа и славна, имя же ему Улфил. Когда он пришел целить деву, кудесники стали прельщать его кознями пестрых словес: - И ты не имеешь власти изгнать змею. Он же им рек: - Власть я имею, но власть моя не от готских богов, ниже? от мерзких словенских, но от Бога моего. Сотворил знамение неведомое - и змея, покорившись, вышла из чрева Зеницы и, полежав немного, вид приняла сажди и пепла, чем все изумлены были немало. Зеница же не токмо телом, но и душой исцелилась, познавши после того чуда веру истинную. И вяще отца своего и матери своей возлюбила нищих, голодных и сирых, и во вретищах сущих, и странных калик перехожих, - и с ними пребывала все дни, творя благостыню. Во времени тому упещерились поля вешними цветами, Зеница же тем цветам была подобна лепотой нежной своей. Стрелою греховной уязвлены, многие мужи рода доброго и богатства немалого восхотели женою взять Зеницу-деву, она же, усмехнувшись, сказала им: - Уже отдала я себя. Утром рано придите завтра - увидите. Было еще солнце красно, как мед, и холодная сияла роса. И увидели: перед узорным крыльцом стояла нищая, серая череда. - Убогих невеста я, но не ваша! - сказала Зеница мужам изумленным. И так пребывала Зеница браконеискусною девой пять лет. По скончании пятого восстал в готской земле царь горделивый и злу изобретник,...