Поиск по творчеству и критике
Cлово "MUNCHEN"
Входимость: 1. Размер: 9кб.
Входимость: 1. Размер: 19кб.
Входимость: 1. Размер: 2кб.
Входимость: 1. Размер: 9кб.
Входимость: 1. Размер: 7кб.
Входимость: 1. Размер: 36кб.
Входимость: 1. Размер: 43кб.
Входимость: 1. Размер: 5кб.
Входимость: 1. Размер: 3кб.
Входимость: 1. Размер: 50кб.
Входимость: 1. Размер: 26кб.
Входимость: 1. Размер: 47кб.
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 9кб.
Часть текста: мог изгнать. Был в те дни в земле готской муж некий, чудеса творивший многа и славна, имя же ему Улфил. Когда он пришел целить деву, кудесники стали прельщать его кознями пестрых словес: - И ты не имеешь власти изгнать змею. Он же им рек: - Власть я имею, но власть моя не от готских богов, ниже? от мерзких словенских, но от Бога моего. Сотворил знамение неведомое - и змея, покорившись, вышла из чрева Зеницы и, полежав немного, вид приняла сажди и пепла, чем все изумлены были немало. Зеница же не токмо телом, но и душой исцелилась, познавши после того чуда веру истинную. И вяще отца своего и матери своей возлюбила нищих, голодных и сирых, и во вретищах сущих, и странных калик перехожих, - и с ними пребывала все дни, творя благостыню. Во времени тому упещерились поля вешними цветами, Зеница же тем цветам была подобна лепотой нежной своей. Стрелою греховной уязвлены, многие мужи рода доброго и богатства немалого восхотели женою взять Зеницу-деву, она же, усмехнувшись, сказала им: - Уже отдала я себя. Утром рано придите завтра - увидите. Было еще солнце красно, как мед, и холодная сияла роса. И увидели: перед узорным крыльцом стояла нищая, серая череда. - Убогих невеста я, но не ваша! - сказала Зеница мужам изумленным. И так пребывала Зеница браконеискусною девой пять лет. По скончании пятого восстал в готской земле царь горделивый и злу изобретник, именем Ерман. И как ночь тьмою все наполняет, так...
Входимость: 1. Размер: 19кб.
Часть текста: Ну, а теперь, как до дела дошло, тут как-то само собой, что Сикидин -- главнокомандующий, и перед ним сжимается Зиновей Лукич, а уж про старика Онисима и говорить нечего: на всякое слово сикидинское -- ротик оником, и все свое -- "О? Во-от!" Взобрались кверху, к зубцам. И вот у стены костерок красный, у костра -- красная собака, вниз-вверх, мигнет-потухнет, и красный мужик -- обхватил колени, в коленях ружье. -- Господе Исусе Христе, Сыне Божий... -- набочок желтая головка Зиновей-Лукичева, и уж такой будто пригорбый, такой прихворый. -- К матушке игуменье мы насчет, стало быть, этого... дровец... Да вот припоздали... Ну-ну-ну, собачка! Да Господь с тобой, собачка, что ты, что ты, собачка! -- Цыц, Белка, сядь! На ошейнике -- красная сторожена рука. Рука -- шестипалая, шестой палец на отлете, упорный и твердый -- кочетиная шпора, и мельтешатся в красном свете, тут-там мигают, торопятся желтые Зиновей-Лукичевы ручки, вокруг сторожа, Белки -- паутину плетут: тоненькая -- и не видать глазом. Про какую-то собаку ...
Входимость: 1. Размер: 2кб.
Часть текста: Австралиец Австралиец Веселый весенний день на Пикадилли. От солнца -- все, как шампанское: полно острых искр -- несется, пенится через край. И люди все -- легкие, золотистые, распахнутые, расстегнуты пальто, раскрыты губы. Торопятся в парк: там на газоне, на скамьях -- везде по двое, об руку, глубоко -- глазами в глаза, и переливается через край сердце. И навстречу, издали, шел офицер -- австралиец, издали виден; головой выше всех, в широкополой австралийской шляпе, лицо -- из бронзы, огромное. Они все на диво хороши, австралийцы. Шел медленно и высоко, напоказ, над толпою нес голову, и еще издали любовались им. А когда подошел ближе -- вдруг оробела веселая толпа, затихла, расступились в стороны, и австралиец шел, как по коридору. Шел, подняв голову прямо к солнцу, руки вытянуты, постукивал дробно палкой: орлиное лицо было без глаз. И я, вместе со всеми, прижался оробело к стенке коридора. И так было ясно: какая же может быть победа, и у кого может быть радость после победы, если есть австралиец без глаз? Не надо ничего, только бы он мог пойти в парк, сидеть об руку и смотреть, смотреть, смотреть в чьи-то глаза. Примечания Впервые: Замятин Е. Сочинения. Т. 4, München, 1958. Печатается по этой публикации. Рассказ написан на основании английских впечатлений автора.
Входимость: 1. Размер: 9кб.
Часть текста: Вот ужо тарантас подчинят, поедет отец в Москву, из Москвы привезет. Через два года, на третий, вставили в тарантас шкворень новый, напекли пирогов, кокурок -- поехал отец в Москву. Вернулся к Ильину дню, под самый, покос. И оказалось, в ящике-то конь был. Огромадный -- Колумбу под мышки, из себя -- чалый, хвост до земли. То-то теперь Колумб поскачет, чисто Асарка-киргиз. Уши загорелись у мальчика. А наутро конь на полу лежал, брюхо распорото, из брюха опилки лезут, а хвост конев -- под кроватью. -- Да ты что ж это, пакостник, а? Да я т-тебя... Запорю! -- А если он -- не настоящий, что ж я с ним... Кабы настоящий, а то... -- фыркнул Колумб на отца. Небритый, в халате, с арапником, отец над Колумбом стоял, а мальчишка лоб принагнул, вот-вот боднет, и все на своем уперся: -- А я не буду. А я не хочу. А он не настоящий. И быть бы впервой тут Колумбу пороту -- кабы не мать: белая мать, -- тонкой былинкой загородила собой от отца, от арапника. -- Нет, верно, пора малого за книгу садить, авось поумнеет. -- И взялся отец учителя Колумбу искать -- англичанина, да не простой чтобы англичанин, а из самых Северо-Американских Соединенных Штатов. А иначе -- никак и нельзя. Англичанина в глухмени, в степи -- не сразу найдешь: пока что (временно, конечно) препоручили Колумба дьячку Евдокиму. Дьячок Евдоким -- пчеловод, дела по горло: то рой сымай, то шашел развелся -- шашел выводи, то ...
Входимость: 1. Размер: 7кб.
Часть текста: вретищах, рубищах, власяницах. И не умащают себя благовонными маслами, подобно язычникам, и не украшают золотом и камением драгоценным, но напротив того, презирая плоть, бегают даже водного омовения, ибо чистота душевная -- вяще телесной и нежность плоти от бани -- пагуба есть. Мудростью трапезных старцев жители-иноки блюдут здесь непрестанный и строгий пост: не только мяса не приемлют, но и рыбы, елей же -- однажды в год. Вина же и ликера, разжигающих блудную похоть, рождающих смех и веселие, и скакание бесовское, -- не ведают вовсе, и старцы строгой казнью казнят, если кто от мирян принесет в обитель вина. Видел я еще некоторых иноков, тайно воскурящих курение диаволу табаком -- проклятым зельем, произросшим от Саврасиева мерзкого удища; но и о том старцы сказывали, что, по прошествии недолгого времени, прекратят эту скверну, ибо к чему поганить поганой травой Божию землю, когда может она произрастать хлебный злак? Так воздержанием от всех прелестей мирских борют князя тьмы, но и о м о литве помнят. -- Мало просвещен я, и темен для меня язык здесь, и темны слова песнопений их. Но вот солнце зайдет, и мимо иду келий, и с умилением серде ч ным вижу согласные, как и...
Входимость: 1. Размер: 36кб.
Часть текста: уха обведет, коклюшками побрякивает -- и уже такого наскажет. И про лису, и про зайку-всезнайку, и про курицу -- отчего она петухом поет и к чему это, и как быть, если икона со стены упадет. А то еще про белую лошадь: ночью в поле едешь -- вдруг, невесть откуда -- радом с санями белая лошадь, бежит да бежит, и не отстанет, пока всех покойников не помянешь. Да мало ли еще что. А ребята белоголовые на свечку уставились, притихли, жмутся. А на дворе стынь, свечка в деревянном шандале потрескивает, по углам прусаки шуршат. Чей-нибудь озорной мальчишка, глядишь, разыскал уже прусака с яичком и держит его на свечке, пока яичко не лопнет с веселым треском, -- и смотрит потом, как прусак с минуту стоит и недоумевает, отчего стало так легко, и уползает, прихрамывая... Весело было с бабушкой Пелагеей. И чего это ее Бог прибрал. И так чудно, в одночасье. Пошла в колодезь за водой на прощен день -- да не вернулась. Уж совсем в сумерках разыскали -- вона где, в овраге. И ведро с ней. Как туда попала -- неведомо. Надо быть -- не без него тут дело обошлось. Поговорили, что напущено это было на попов двор -- не иначе. Потому что на Крестопоклонной -- и матушка молодая померла. А какая была здоровая да красавица писаная. В три дня сгорела. Не иначе, как напущено. Так вот и осталось их двое во всем доме -- отец Виктор да Маринка. Ни людей не стало, ни шуму, ни веселья. Тишь да жуть. Всяк свою думу...
Входимость: 1. Размер: 43кб.
Часть текста: очевидности и даже как предвидение. Ведь вряд ли можно найти возражения против того факта, что могучее государство Советский Союз, вторая сверхдержава мира, почти в одночасье скукожилось, рухнуло в бездну, и теперь долго придется ждать его возрождения. Да, даром предвидения (хотя и не в отношении личной судьбы) Замятин, несомненно, обладал. В романе «Мы», завершенном писателем в 1921 году, многие критики и писатели увидели пасквиль на советское государство, хотя о каких достижениях науки и всеобщей механизации могла идти речь (а Замятии показывал в романе государство, достигшее высочайшего уровня в развитии науки и техники и одновременно превратившее своих граждан в бездушные и бесправные винтики государственной машины) в дни разрухи, когда жизнь после тяжелейших лет мировой войны, революции, гражданской войны только-только переходила на мирные рельсы, только-только становилась жизнью, а не выживанием? Роман «Мы», конечно же, был направлен против тоталитаризма. Но никакого тоталитаризма в Советской России того времени и в помине не было. М. М. Пришвин, писатель умный, глубокий, мудрый, отметил в дневнике, прослушав в исполнении автора несколько глав романа: «... столько ума, знания, таланта, мастерства было истрачено исключительно на памфлет, в сущности говоря, безобидный и обывательский» 1 . Однако не все читавшие или слушавшие роман (его читали в рукописи и слушали в исполнении автора) проявили подобное благодушие. Ретивые критики усмотрели в произведении Замятина поклеп на коммунизм; на неопубликованную книгу...
Входимость: 1. Размер: 5кб.
Часть текста: в юбке, ну? -- Да уж диви бы в чулке, а то, батюшка мой, так запрятаны, так... Алахарей-то нынче всяких довольно на машине ездит, всяких пускают. Уж так-то, думаю, ни одна собака не найдет. А он, анчутка беспятый, иуда рыжий, вытащил ведь, а! -- Прошу вас, гражданка Полипанова, все по порядку. Когда это случилось? -- Да под Николин же день, когда же еще. На Николу -- Ивану Степановичу моему, царствие ему небесное, годок ровно. А тут -- слухи пали, в Задонске у Русина -- опять лавку открыли, торгуют -- по-старому. Сем-ка я, думаю, в Задонск съездию, поговею, и по Ивану Степановичу панихидку отслужу, и у Русина кой-что выберу. Ну, стало быть, наняла за два миллиона до станции Николку гундосового, какой у нас перья-то на селе скупает. Приехали это загодя, час до поезда ждать. Сергею Мареву, буфетчику, -- дай-ка, говорю, кипяточку. Чай-сахар вынула, пышки на сметане. Сама за пышку, а сама в слезы: до чего Иван Степаныч мой пышки эти самые любил, как, бывало, ни испеку -- обкушается и от живота катается. Откуда ни возьмись -- рыжий, вот этот самый... прикажите ему, гражданин судья, чтобы не ухмылялся! -- рыжий у буфета -- вилкой тык-тык, а сам на меня -- Сергею Мареву вот этак бровями. Ну, думаю, кобызись, кобызись, мое дело сторона. А он -- глядь, от буфета мне прямо: "Нам, говорит, с вами, мадам, по пути". -- "А вам, молодой человек, это откуда известно?" -- "А так, говорит, я -- в Задонск на богомолье". -- "И я тоже". Послал, думаю, Никола-угодник попутчика. А он, собака рыжая, языком -- чисто хвостом: туды-сюды, так и стелет. "Я, мол, сирота. Место, говорит, получил -- банкиром,...
Входимость: 1. Размер: 3кб.
Часть текста: Верешки На диване Внизу, по обе стороны рельс, врезана лента синего неба: река. И в синем -- глиняно-красные от солнца адамы и кони: бух! -- и брызжет взорванная радуга, водяные верешки сверкают и слепят, и от дерзкого ржанья -- как от кнута -- красный след через все небо. А мы -- на диване. Удобные, одинаковые люди; удобные диваны; чуть душный, чуть надушенный, удобный воздух. Господи, если бы свихнулся с рельс поезд, если бы торчмя головой чебурахнулся вниз, к глиняно-красным коням и адамам! Зверята Медленно и неуклонно ползут каменные здания, как стадо черепах. Осенний ветер оплетает свои мокрые волосы вокруг решетки с копьями наверху. А за решеткой -- представление в зверинце. Вертятся фонари, погремушки, морды и лица. За решеткой -- зверята. Жарит музыка плясовую. -- А ну, как веселые ребята пляшут? А ну, как молодухи зубы скалят? Пляшут, зубы скалят, веселье. А когда уйдут все -- просунут зверята меж прутьев морды, смотрят вдаль -- на далекий огонь, и осенний ...
Входимость: 1. Размер: 50кб.
Часть текста: Штатов. А иначе никак и нельзя: фамилия ихняя такая особенная. Хоть и не Христофор, а Иван Иванович сын-то их, ну, а все-таки, знаете, нельзя... -- В Рязанской губернии у нас -- чистая беда, ничего-ничегошеньки нету, -- жаловался Колумбов отец. -- Ивану своему учителя ищу. Американца надо. Другой год уже бьюсь, никак не найти... А пока что препоручили Иван Иваныча обучать дьячку Евдокиму. Временно, конечно. Дьячок Евдоким пчел до страсти любил водить. И пока о пчелах Ивану Иванычу рассказывал, о премудром житье их, слушал малый его. А как чуть Евдоким насчет чистописания или диктанта -- так сейчас Иван Иваныч лататы. Евдоким -- за ним. Догнать-то, конечно, куда уж... А вот засядет Евдоким в бурьян или где-нибудь там за дверью -- да оттуда скок. И сцапает Ивана и представит к отцу: так и так, мол, шалберничает малый, приструнить бы надо. А Иван Иваныч пред отцом стоит, ижицей ноги растопырил, упористо этак: сдвинь-ка, мол. И лоб нагнул, а на лбу, слева и справа, колечки жестких волос, как у бычка молодого. Пощупать тихонько бы: нет ли под теми колечками, не выбиваются ли маленькие твердые рожки. Отец мимо куда-то в окно гладит, равнодушен: -- Ну, что там... Это ведь так себе, временно. А вот когда мы тебе англичанина достанем из Соединенных Штатов, тогда уж... Ты, брат, одно себе запомни, какая твоя фамилия особенная. Сообразно живи... Прошло года три -- и сковырнулся старый Колумб: пробовал собственного изобретения молотилку, разнесло молотилку вдрызг -- самого и убило. Так и помер -- сыну американца не отыскал. Открылись долги, землишку Колумбы продали, мать уехала к тетке в именье жить. А Ивану Иванычу куда же деваться? Ивану Иванычу только и осталось в юнкерское идти. В юнкерском Иван Иваныч раскорячился, стал в коридоре подле бака с...