Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "K"
Список лучших слов
Несколько случайно найденных страниц
Входимость: 2. Размер: 37кб.
Часть текста: золото. Гробница Антония, основателя Пещер. Барыня, которая считала неприличным говорить "яйца", спрашивает у торговки: -- У вас куриные фрукты есть? Фамилии украинские: Пищи-Муха, Баший, Пшеничка, Лобунко Ларивон. "Перукарь. Перукарня". "Кровець человичий". "Дитячий садок". "Идальня вегетарианьска". <5 л. вырвано> Деревня. Звуки: аисты на крыше, щелканье клювом; сверчок в сенях хаты (хата и "хатина"); кузнечики вечером на лугу, и днем; горлинки -- с утра; лошади фыркают -- ночью на лугу. Музей им. Гоголя (Сорочинцы). "М. П. Барабаш, помiчник справника Миргородского повiту, забитый в Великих Сорочинцах 19 грудня 1905 року пiд час революцийного повстання селян. Фотография передана його сыном Иосипом в 1927 року". "Семен Микитич Лисовий, участник "Сорочинской трагедии". Никипор Микитич Лисовий..." Мать их, бабка плачет, рассказывает о гибели Семена... Приходят в музей -- поглядеть на их фотоснимки. <1 л. вырван> Перенесение праха Гоголя из Даниловского монастыря. Ребро. Аксаков, через грудь которого проросло дерево. -- Это Гоголь? -- показывает на памятник на бульваре. -- Нет, это не Гоголь. А вон там стоит Пушкин -- это Гоголь... Ярмарка в Ковалiвке. ... Едет арба в гору, и там на площади, наверху, уже видно -- как подсолнух -- все усажено черными головами. Подъехали ближе. Торчат оглобли -- как [рад] мачты радио. Слева -огромное поле подсолнухов, справа -- плетень и деревья, впереди -- два затихших ветряка -- и...
Входимость: 1. Размер: 86кб.
Часть текста: I. Самые кружевные, самые воздушные готические соборы построены все-таки из камня; самые чудесные, самые нелепые сказки всякой страны - построены все-таки из земли, деревьев, зверей этой страны. В лесных сказках - леший, лохматый и корявый, как сосна, и с гоготом, рожденным из лесного ауканья; в степных - волшебный белый верблюд, летучий, как взвеянный вихрем песок; в полярных - кит-шаман и белый медведь с туловищем из мамонтовой кости. Но представьте себе страну, где единственная плодородная почва - асфальт, и на этой почве густые дебри - только фабричных труб, и стада зверей только одной породы - автомобили, и никакого другого весеннего благоухания - кроме бензина. Эта каменная, асфальтовая, железная, бензинная, механическая страна - называется сегодняшним XX столетия Лондоном, и естественно, тут должны были вырасти свои железные, автомобильные лешие, свои механические, химические сказки. Такие городские сказки есть: они рассказаны Гербертом Уэллсом. Это - его фантастические романы. Город, нынешний огромный, лихорадочно-бегущий, полный рева, гула, жужжанья, пропеллеров, проводов, колес, реклам - этот город у Уэллса всюду. Сегодняшний город с некоронованным его владыкой - механизмом, в виде явной или неявной функции - непременно входит в каждый из фантастических романов...
Входимость: 1. Размер: 11кб.
Часть текста: и реалистических романов -- вдруг трактат: "God the invisible King" -- "Бог -- невидимый Король"; и роман "The Soul of a Bishop" -- "Душа епископа" -- о религиозном повороте в душе англиканского священника; и роман "Joan and Peter" -- "Джоана и Питер", где герой Питер ведет диалог с Богом; и роман "The Undying Fire" -- "Неугасимый огонь", в сущности, не роман, а спор о Боге. Этот, неожиданный как будто, поворот Уэллса к религиозным темам произошел недавно, в наши последние дни-годы, с началом мировой войны, с началом европейских революций, и это объясняет все. Случилось только то, что вся жизнь сорвалась с якоря реальности и стала фантастической; случилось только то, что осуществились фантастичнейшие из прозрений Уэллса, фантастика свалилась сверху на землю. И, естественно, неугомонному авиатору надо неизбежно лететь куда-то еще выше, еще дальше, на самое верхнее небо. Нелепая как будто война, неоправданная как будто гибель...
Входимость: 1. Размер: 7кб.
Часть текста: "В нашем военном артикуле есть новый лозунг: мы готовы". Последнее -- звучит совсем по-Троцки; уж не вождь ли Красной Армии этот таинственный полпред? Нет: дальше явно слышен голос Зиновьева: "Вандервельде купил в Бельгии на французские кредиты гороховое пальто..." "Двурушничество центральных партий выкинуло их в эмиграцию..." "Пуанкаре -- непрошеный генерал на чеховской свадьбе", но -- "пролетариат Франции вспорет свадебные перины и пустит пух по ветру". И еще одна деталь говорит за то, что это не Троцкий. Как известно, Троцкий -- один из тех, кто защищает так называемых "попутчиков", а наш полпред -- с попутчиками по-напостовски пренебрежительно строг: "Не следует серьезничать с попутничеством, и эту общественную вехочку примазывать к своим вехам своей дороги -- чрезвычайно вредно". Чье бы имя ни скрывал под маской полпред, -- по всему тону, по всей решительности политических афоризмов -- англичане и немцы за версту чуют, что это один из рулевых мировой политики, и -- такова уж судьба великих людей -- липнут к рулевому корреспонденты, коммерсанты, члены парламента. Началось это сейчас же -- в вагоне, где знатный путешественник объяснил специальному корреспонденту "Чикаго-Трибюн", что цель России -- "революция в мире, коммунизм". Дальше для полпреда "двумя американскими корреспондентами был сервирован изысканнейший завтрак в первом рижском отеле Roma". Затем -- "английские журналисты, интервьюируя о Руре, осторожно спрашивали меня: "Не думаете ли вы, что скоро Германии придется воевать?" Затем -- "один из английских парламентских деятелей в беседе со мной о судьбах Германии..." Вообще -- отбою нет от разных деятелей: и "около нас складывается круг, маленькая колония", и -- удивляться ли? -- у...
Входимость: 1. Размер: 13кб.
Часть текста: и городские рассказы; пусть у О'Генри есть степная книга "Сердце Запада" и роман "Короли и капуста", где жизнь какого-то южноамериканского захолустья. Но все-таки, прежде всего, Джек Лондон -- Клондайк, а О'Генри -- Нью-Йорк. Ошибка, что кинематограф изобретен Эдисоном: кинематограф изобрели вдвоем Эдисон и О'Генри. В кинематографе прежде всего -- движение, во что бы то ни стало -- движение. И движение, динамика -- прежде всего у О'Генри; отсюда его плюсы и его минусы. Читатель, попавший в кинематограф О'Генри, выйдет оттуда освеженный смехом: О'Генри неизменно остроумен, забавен, молодо-весел -- таким был когда-то А. Чехонте, еще не выросший в Антона Чехова. Но бывает, что комические эффекты у него шаржированы, натянуты, грубоваты. Публику в кино время от времени необходимо растрогать: О'Генри ставит для нее очаровательные четырехстраничные драмы. Но бывает, что эти драмы -- сентиментальны и кинематографически-поучительны. Впрочем, это у О'Генри случается редко, он растрогается только на секунду -- и уже снова мчится смешливый, насмешливый, легкий -- быстрый язык, быстрый ум, быстрые чувства -- в движении каждый мускул, как у другого национального американского героя: Чарли Чаплина. Во что верит Чарли Чаплин? Какая философия у Чарли Чаплина? Вероятно, ни во что; вероятно, никакой: некогда. И так же О'Генри, так же миллионы нью-йоркцев. Один из своих рассказов О'Генри, каламбуря и играя созвучиями, начинает так: "Древние философы потеряли свой авторитет. Платон -- заплатка для дырявых котлов; Аристотель -- мечтатель; Марк Аврелий -- враль; из Эпиктета -- и пикой ничего не выковыряешь". И, кажется, это один из редких...