Поиск по творчеству и критике
Cлово "1990"
Входимость: 2. Размер: 31кб.
Входимость: 1. Размер: 37кб.
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Входимость: 1. Размер: 113кб.
Входимость: 1. Размер: 5кб.
Входимость: 1. Размер: 8кб.
Входимость: 1. Размер: 3кб.
Входимость: 1. Размер: 64кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 31кб.
Часть текста: делали первые шаги в литературе, профессионально развивались под руководством своих старших собратьев по перу в тесном контакте с ними. В этом отношении среди многочисленных литературных групп послереволюционного десятилетия выделяются как своей декларировавшейся аполитичностью, так и высоким художественным уровнем произведений и необычно тёплой, дружеской атмосферой «Серапионовы братья» (1921-1929), петроградская литературная группа, одним из наставников которой был Евгений Замятин. Появление этой группы, наряду с «Пролеткультом», РАПП, ЛЕФ, «Конструктивизмом», «Перевалом» и некоторыми другими, свидетельствовало о том идейном и эстетическом размежевании, которое активно шло в литературном процессе 1920-х годов. Группа возникла 1 февраля 1921 года в лоне литературной студии переводчиков при издательстве «Всемирная литература». Студия была создана в июне 1919-го, и в ней занималось человек сорок молодых литераторов. В статье для одного бельгийского журнала Максим Горький любовно упомянул эту студию и назвал в числе её руководителей «новеллиста» Замятина, хорошего знатока русского языка. Двадцатого июня 1926 года Замятин писал сибирскому поэту И. Ерошину: «<...> вспомнился 18-й год, Дом Искусств, Студия. Мне приятно, что Вы хорошо вспоминаете это время. Внешне - тогда жилось куда тяжелей, чем теперь, - и всё же насколько было лучше!». Вероятно, Ерошин посещал в 1919-м студию по изучению мастерства перевода при...
Входимость: 1. Размер: 37кб.
Часть текста: серия романов на военные сюжеты, и если Фрейд прав, когда говорит, что мечты и искусство равно служат для освобождения от навязчивых идей, то это весьма знаменательный факт. Вот почему первое место в этих Lettres russes {Букв.: "Русских письмах" (фр.). } я отдам таким романам, хотя я и не нашел среди них ни "На Западном фронте без перемен", ни "Конца пути". Русский Ремарк и Шерифф еще не родились. Впрочем, есть русские книги, которые впечатляют читателя? несмотря на их "примитивизм", а иногда даже благодаря ему. Именно такой случай представляет произведение г-на Новикова-Прибоя под названием "Цусима", которое скоро выйдет во французском переводе. По его безыскусственному стилю чувствуется, что речь идет не о вымышленном произведении, а о достоверном человеческом документе. Если рассматривать броненосцы и крейсеры в качестве героев, то это волнующий роман о знаменитом сражении при Цусиме, одним из немногих оставшихся в живых участников которого был г-н Новиков-Прибой. С первых страниц книги у читателя предчувствие, что все эти стальные громады со своими тысячами обитателей плывут сквозь океаны к трагической развязке, к смерти. Это шествие обреченных со множеством второстепенных персонажей и незначительных подробностей, я бы сказал, продвигается слишком медленно. Но это компенсируется в двух других частях книги, в которых автор вдруг обретает необходимый динамизм, рассказывая о душераздирающих событиях того самого сражения. Члены экипажа вот-вот поднимут мятеж, артиллерия устарела, командир бездарен... Русский флот, естественно, должен был быть разбит японцами, которые и в самом деле уничтожили армаду адмирала Рождественского, потеряв только три миноносца. Русские корабли, охваченные пламенем, сражались до...
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Часть текста: людей, пронести дружбу через всю жизнь. Их знакомство принято относить к 1921 году, хотя, судя по упоминаниям в письмах Пильняка более раннего периода, писатель уже давно выделял творчество Замятина 2 . К этому времени Пильняк уже заявил о себе в печати 3 , у него появились высокие ценители (Л. Троцкий, А. Воронский, А. Луначарский 4 ), им уже был написан роман "Голый год", который еще в рукописи был отвезен Б. Пастернаком к Горькому и вызвал одобрение и дальнейшую поддержку последнего 6 . На этой волне в конце апреля 1921 года Пильняк едет в Петроград, где знакомится с Горьким и, как можно предположить, -- с Замятиным. Сразу же после возвращения в Москву он берется устраивать дела Замятина и пишет письмо, в котором уточняет детали и обстоятельства будущего скорого приезда писателя в Москву - выступления в Москве, устройство на ночлег, входит во все детали предстоящего визита, не забывает при этом, в свою очередь, просить Замятина об услугах для себя. Тон писем делового, уверенного в себе человека создает ощущение, что Пильняк знал Замятина давно и ждал...
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Часть текста: -- даже и не в "Книге и Революции"? Сегодняшнему человеку с умом практическим -- просто смешно: мы все в свое время -- социалисты, мы все -- или почти все -- отсиживали соответствующие сроки за эту веру или высылались в соответствующие места за эту веру. И теперь -- когда она победила... Написать одобряемую и штемпелюсную "Мистерию-Буфф" -- <гарантированы> сотни тысяч! Написать книжку сказок в стиле Бедного -- вернейшее средство стать богатым! И потом -- почет, и потом -- популярность, и потом -- автомобиль... Не смешно ли, не глупо ли просто не пожать законных плодов? И вот отчего-то мы этого не делаем. Отчего же? Оттого, что мы -- мечтатели. А мечтатели -- всегда непрактичны, упрямы, верны. Или иначе: оттого, что мы -- писатели и поэты. А писатель и поэт настоящий -- непременно мечтатель. И мечтатель человечеству в тысячу раз нужнее, чем деятель. Две породы -- мечтателей и деятелей -- всюду, не только в искусстве. Мечтатели -- и в науке. Мечтатель -- Галилей, мечтатель -- Леонардо да Винчи, мечтатель -- Фултон, мечтатель -- Роберт Майер. Мечтатели -- для сегодняшних -- для деятелей -- всегда смешны. Мечтатель Фурье, мечтатель -- Оуэн. 1920...
Входимость: 1. Размер: 113кб.
Часть текста: магистр римской пехоты и конницы. Анниан -- епископ Аврелианский. Гоур, Камель -- римские рабы в Аврелиане. Марулл -- римский поэт. Дулеб -- оратай. Ятвяг -- один из ближайших кметей Атиллы. 1-й Кметь. 2-й Кметь. Посол от Гиспанских варваров. Посол от Галлов. Глашатай Атиллы. Чашник Атиллы. Скифский Кобзарь. Готский Зингер. Пленный Ефиоп. Кмети и Воины Атиллы. Бургундские солдаты и Римские Воины (в Аврелиане). ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ Палата во дворце Атиллы: дерево, грубая резьба. На помосте, устланном звериными шкурами, скамья и сбоку другая пониже. У дверей, во внутренние покои -- Старший Страж. Слышен звук римской трубы-букцины и ответный скифский рог. Старший Страж (прислушиваясь). Ао! Труба... (1-му Стражу.) Зырчь, зырчь, -- живо! 1-й Страж (бежит, смотрит в окно, возвращается). К нам. Старший Страж. Кто? 1-й Страж. Чужие. Старший Страж. Вопи сюда наших -- живо. 1-й Страж уходит. Едекон (входит. Старшему). Ну, привез гостей к Атилле. Старший Страж. Кого? Едекон. От Восточного Рима троих послов. Да еще бургу нды пристряли к нам в дороге: ехали сюда же, везли Атилле заложницу -- дочь их короля. Вот девка! Старший Страж. Поглядим! Едекон. Зря...
Входимость: 1. Размер: 5кб.
Часть текста: совместно Всероссийским союзом писателей и Большим драматическим театром -- двумя организациями, к которым Блок был близок в последние годы своей жизни. Ввиду болезни Ф. К. Сологуба Правление Союза писателей поручило мне от имени союза открыть литературную часть вечера. Я бы должен был, в сущности, заменить Сологуба до конца и сделать здесь, вместо него, обещанный доклад о Блоке. Но о том, что мне сейчас придется стоять здесь, -- я узнал неожиданно, только сегодня. Я слишком глубоко чту поэта Блока, чтобы говорить о нем, не прочувствовав, не прожив его еще раз. Поэтому пусть о творчестве Блока говорят сегодня другие. Я могу позволить себе только сказать несколько слов о человеке Блоке -- вернее, даже одно только слово. Это слово, если хотите, уже сказано -- всеми, кто пришел сюда. Это слово сказано тем, что отсюда, с эстрады, виден переполненный зал. И это слово -- вот оно: любовь -- любовь к Блоку. Сюда пришли молодые и старые, пришли люди разных политических убеждений -- пришли, конечно, не потому, что им хотелось послушать, как поет такой-то, как читает стихи такая-то: все пришли сюда потому, что они -- самой настоящей человеческой любовью -- любят человека Блока. Я не оговорился: именно так -- человека, именно это я хочу сказать. Я не знаю никого другого из современных нам писателей, кого бы любили, как Блока, кого будут так любить. И тут дело не в поэтическом таланте Блока -- как бы он ни был велик: очень талантливые поэты у нас есть и помимо него. Дело в том, что Блок был человеком необычайного горения, благородства, необычайной искренности,...
Входимость: 1. Размер: 8кб.
Часть текста: "формализм" вкладывается иное содержание, чем здесь), нужно оглянуться назад, в самые первые годы после революции. На улицах Москвы и Петербурга (еще не ставшего Ленинградом) развешаны плакаты: зеленые и малиновые пролетарии, составленные из треугольников и квадратов. Живые пролетарии оторопело взирают на эти плакаты. С трибун гремят стихи футуристов. В театре царствует Мейерхольд. Революция принесла с собой моду на все "самое левое" во всех областях искусства, включая литературу. В этой моде было немало снобизма и желания эпатировать публику, но в ней было и здоровое зерно. Революция так перевернула всю жизнь кругом, что совершенно естественно и логично было искать каких-то новых форм для воплощения ее в искусстве и, в частности, в литературе. Очень культурная группа молодых петербургских лингвистов (Шкловский, Тынянов, Эйхенбаум и др.) выступила в качестве теоретиков обновления литературной формы, и так как одним из их основных положений был принцип "примата формы", то за ними утвердилось наименование "формалистов". Позже это понятие было расширено, и в недавно разыгравшихся боях под именем "формалистов" были свалены в одну кучу уже вообще все сторонники "левых" форм в искусстве. -- Очень хорошо. Но почему же против этих "левых" открыт такой поход? -- спросит недоумевающий читатель. Чтобы уяснить себе это, следует вспомнить, что литература в Советской России -- это в некотором роде государственная служба, писатель считается обязанным служить тем же целям, которые ставит себе государство. Оставим в стороне...
Входимость: 1. Размер: 3кб.
Часть текста: Б. - Замятину Е. И., 19 января 1922 г. 10. Ревель 1 19 янв. 1922. Родной мой князь обезьяний! Ревель тебе кланяется и просит передать, что посылка на днях будет выслана, на что взят у меня твой адрес. Я же кланяюсь наипаче, - тем наипаче, что виновен перед тобой. Все письма, что были у меня, и рукопись Шкловского 2 мне пришлось сдать в русской таможне, т. к. их, оказывается, нельзя перевозить за границу. Письма не так страшны, но рукопись Виктора Борисовича меня удручает; поэтому в таможне я условился, что ее вернут ему в Питер и оставил деньги на марки. Если же не вернут, попросите В<иктора> Б<орисовича>, попроси пожалуйста, выписать ее по адресу: Ямбург. Ямбургский пропускной пункт. Там она. Тебя, Людмилушку - целуем крепко. Ревель - нам - является продолжением СПб-а. Твой Борис. <приписка слева сверху:> Выезжаю отсюда через неделю. Мне здесь предлагают продать роман 3 - за 150 мильон[ов] сов[етскими] деньгами. Примечания 1. Письмо написано до дороге в Германию. Пильняк и Кусиков прибыли в Ревель (Таллинн) 16 января 1922 г."] 2. Виктор Борисович Шкловский (1893-1984) - писатель, литературовед. Возможно, речь идет о его рукописи (или части) "Ход коня", которая была подготовлена к печати летом 1921 г., но не публиковалась. После вынужденной эмиграции через Финляндию 14 марта 1922 г. (см.: Шкловский В. Б. Письма М. Горькому [1917-1923 гг.] // De Visu 1[2]'93. C. 30) Шкловский в июне 1922 г. приехал в Берлин. Уже в июльском номере журнала "Новая русская книга" издательство "Геликон" объявило публикацию книги "Ход коня" (см.: Шкловский В. Гамбургский счет. Статьи. Воспоминания. Эссе 1914-33. М., 1990. С. 490). "] 3. Роман Пильняка "Голый год" первым и вторым изданием вышел в издательстве Гржебина в 1922 г. Вместо романа, в Ревеле в издательстве "Библиофил" в 1922 году вышло второе издание сборника Пильняка...
Входимость: 1. Размер: 64кб.
Часть текста: Петербург "Москва - женского рода, Петербург - мужеского", - писал Гоголь ровно сто лет назад. Это - как будто случайно брошенная шутка, грамматический каламбур, но в нем так метко подсмотрено что-то основное в характере каждой из двух русских столиц, что это вспоминается и теперь, через сто лет. Петербург с тех пор успел стать Ленинградом, но остался Петербургом гораздо больше, чем Москва - Москвой. Москва отдалась революции стремительней, безоглядней, покорней, чем Петербург. Да и как же иначе: победившая революция стала модой, а какая же настоящая женщина не поторопится одеться по моде? Петербург принимал новое без такой торопливости, с мужским хладнокровием, с большой оглядкой. Он шел вперед медленней, и это понятно: ему приходилось нести с собой тяжелый груз культурных традиций, особенно ощутительных в области искусства. Без этого громоздкого багажа, налегке - московские музы мчались, обгоняя не только Петербург, но и Европу, а иногда заодно и здравый смысл. "Москва требует, чтоб если уж пошло на моду, то чтоб по всей форме была мода!" - подтрунивал над Москвой еще Гоголь, уже он знал эту ее женскую слабость. Впрочем, эта безоглядная погоня за новым - не только женская черта, она идет еще и от молодости: новой Москве, живущей рядом, поверх, сквозь старую, шестисотлетнюю, - минуло только шестнадцать! От неожиданных, пестрейших сочетаний старого и нового - в Москве кружится голова: Петербург строже: он и теперь, как во времена Гоголя - "не любит пестрых цветов". Петербург останется окном в Европу, на Запад; Москва стала дверью, через которую с Востока, сквозь Азию, хлынула в Россию Америка. Это - конечно,...