О равномерном распределении
Настоящее тихое, идиллическое счастье -- для этого нужно только одно: равномерное распределение. И мы уже у врат тихой, невозмутимой, идеально гладкой, освещенной тихим солнцем равнины.
Но есть одно, что режет глаз в этой равнине и что пока еще ускользнуло от внимания делателей счастья: нужно, чтобы глупость и гений были тоже равномерно распределены -- по едокам. Неумеренный гений и неумеренная глупость -- одинаково возбуждают зависть, и потому не место им в счастливом фаланстере.
Пока говорилось о буржуазном искусстве и пролетарском искусстве, это было еще умеренно. Но когда неумеренный гений А. Маширова из Пролеткульта открыл водораздел между "насаждаемой сейчас" буржуазной астрономией и астрономией коммунистической -- это уже нестерпимо, как Ньютон, как Лобачевский.
"Сторонники первого (чисто пролетарского) направления критически относятся к насаждаемой сейчас буржуазной науке" (журнал "Грядущее", No 2, изд. Пролеткульта, статья А. Маширова).
Другой неумеренный гений, А. Луначарский, объясняет, почему надо критически относиться к буржуазной, неблагонадежной науке.
"Источники пламени, машины, как и пламя нематериальное, свет знания, оказались достоянием особой аристократии, которая направила эти великие силы на наживу немногих" (журнал "Пламя", изд. Петроградского Совдепа, статья Луначарского).
Ясно: аристократия капитала -- и люди знания и искусства -- в равной мере преступны, и их ждет равная участь.
Буржуазные астрономы работали "на наживу немногих", и только астрономы коммунистические начнут работать "на счастье всех", и, вероятно, только тогда, сладко выражаясь голубеньким Луначарским языком: "часто-часто загорятся купальские огни революционных костров". Гениальность и простота непременно сосуществуют, это закон. В органе Луначарского этот закон чуть-чуть, еле заметно, изменен: здесь сосуществуют гениальность и простоватость. Чем, как не простоватостью, хорошей наивной простоватостью, объяснить, что "Пламя" нашло неуместным лишний раз напомнить читателям о позорище загнанного в Маркизову Лужу Балтийского флота и поместило ряд снимков "Балтийский флот на Неве"? И разве не самоотверженна простоватость редактора в воспроизведении на страницах первомайского номера "Пламени" снимков с запруженных, ликующих улиц Петрограда во время празднования 1 Мая 1917 года?.. А это: "Россия побеждает к тайному ужасу врагов..."; "Ультиматум Германии... яркое доказательство того, как боятся германские капиталисты русской революции". "Союзники в страхе перед рабочей революцией высказываются уже за официальное признание нового строя". Все это или простоватость, поднимающаяся до пределов гениальных, или тончайшая, дважды укрытая ирония. Надо думать: последнее. Это в характере бьющих через край талантов -- зло напроказить, с невиннейшим видом подвести приятелей под монастырь.
Зато добросовестными коммунистами обнаружили себя пролеткультовцы в резолюциях о театре ("Грядущее", No 2). Тут все пропитано благоговением к умеренному, полезно-приятному таланту, тихо и без всякого порога переходящему в столь же умеренную и полезную бездарность. Вопрос о задачах театра решен по-александро-македонски: театры "должны вскрыть заблуждения человечества на почве существующих религий и государственного строя, показуя, что... преклонение перед роком и провидением... использовано в корыстных целях монархами, капиталистами и всякого рода эксплуататорами".
На суд Пролеткульта представлены две трагедии: некоего Софокла о царе Эдипе и известного Ясинского о порочном эксплуататоре и добродетельном рабочем. Пролеткульт премирует, конечно, трагедию известного Ясинского: как же иначе, если в трагедии некоего Софокла все время -- в корыстных целях -- гремит контрреволюционный Рок?
Софокл не станет творить, показуя, то, что велит сегодняшний или завтрашний хозяин: у Софокла единственный хозяин -- Софокл. А Ясинским только крикнуть: "Целуй же обломки былого под нашей пятой" ("Грядущее", No 2, стих. "Мы") -- и поцелуют не только обломки, но и пяту. Пролеткульту нужны рабы, и рабы у него будут, но искусства -- не будет.
А впрочем, -- что Пролеткульту до искусства? В том же самом программном стихотворении "Мы" -- Пролеткульт откровенен:
Во имя нашего завтра -- сожжем Рафаэля,
Разрушим музеи, растопчем искусства цветы.
И вместо цветов -- насадим цветочки, миленькие, розовенькие цветочки.
Это в "Пламени" один из поэтов с иронией Гейне обращается к тиранам:
Ваши песни в плене спеты,
Грезы, розы отцвели.
Адресовано, очевидно, к тиранам журнала "Пробуждение". А в коммунистическом "Грядущем" цветочки "Пробуждения" благоухают под заглавием "Весенние грезы":
В липовых гроздьях пестреют глазки,
Слетают грезы с лесных вершин.
Сегодня праздник, сегодня сказки...
"Земля благоухает цветами. На ней уже не люди, а крылатые ангелы. Им доступны все радости, все наслаждения..."
"-- Товарищи, станем звать украинцев к объединению с русскими, -- взволнованный речами, страстно вскричал Николай..."
"Пламя".
"Милою, томною лаской нежданной вставало весеннее солнце. Побежали опять, задыхаясь, весенние звоны. Кто-то шальной заходил вдоль по лесу. Быстро извивалась мечта..."
Я в тропиках дивных счастье все искала,
Я в овражках чудных сорвала цветок,
Думала, мечтала, зорьку вопрошала,
Не опять ли к нивкам брошенным пойти?
Это из "Поэзии рабочего удара" Гастева: первое из изданий Пролеткульта, выпуском которого Пролеткульт открыл период нового "молодого" искусства.
Вот выдержки из напечатанных в "Пламени" стихов молодого гимназиста с очень неудачным псевдонимом:
Кто кровлю выстроит из злата,
Горящую издалека?
Кто, как не труд, грядущий, брата,
Венчает шпилем из рубинов
Кто наш дворец -- мечту пока?
Все то же племя исполинов,
Все та рабочая рука.
"Луначарский". Пристрастие молодых и неизвестных авторов подписываться маститыми именами -- понятно; в свое время критика упрекала за это графа Алексея Николаевича Толстого. Но редактору "Пламени" надо бы за своими псевдонимами присматривать, чтобы литературные профаны, избави Бог, не вздумали связать этих вирш с именем комиссара по народному просвещению Анатолия Луначарского.
Гимназистам, для пользы коммунистического дела, лучше выступать под собственными именами или, говоря языком одесского гимназиста В. Полянского (журнал "Грядущее"), "выступать с забралом открыто против" буржуазного искусства. Одесскому гимназисту Полянскому -- забрало явно представляется дамасским мечом; одесский гимназист и не подозревает, что забрало -- такая тупая вещь, какая не срубит и самой тупой гимназической головы.
Забрало одесского гимназиста -- это символ поэтов и публицистов из коммунистических журналов. Они грозно размахивают забралом и, вероятно, думают, что разят насмерть неблагонадежную науку и неблагонадежное искусство. И кажется, им не приходит в голову, что забрало -- смертоносное орудие только для размахивающего им; размахивающий забралом -- смешон, а смех убивает вернее меча.
КОММЕНТАРИИ
Впервые: Новая жизнь. 1918. 2 июня (подпись: Мих. Платонов). Печатается по: Сочинения. Т. 4. С. 344-347.
В статье, рассматривая некоторые пролеткультовские журналы, Замятин резко выступает против идеи особой пролетарской культуры, против противопоставления пролетарской и буржуазной науки и т. п. Критические замечания Замятина сохранили свою значимость и поныне, а его борьба против примитивных пролеткультовских теорий в конечном счете оказала воздействие и на политику партии и государства в отношении искусства: деятельность Пролеткульта была осуждена.
... не место им в счастливом фаланстере. -- предусматривались жилые помещения, мастерские, библиотеки, общественные столовые, театры, учреждения для воспитания детей и т. д. Предполагалось, что эти условия будут способствовать всестороннему развитию человека.
В соответствии с условиями Брест-Литовского мирного договора (Брестского мира) суда Балтийского флота не имели права выходить в открытое море и находились на консервации в восточной части Финского залива, в Кронштадте (бытовое название этой части залива -- Маркизова Лужа).