Л. Андреев
Было это в 1906 году. Революция не была еще законной супругой, ревниво блюдущей свою законную монополию на любовь. Революция была юной, свободной огнеглазой любовницей,-- и я был влюблен в Революцию...
По воскресеньям через улицы Гельсингфорса торжественно, с музыкой, со знаменами, проходила Красная Гвардия -- знаменитый капитан Кок впереди. В парке Тэле, среди сосен, серых и красных гранитных глыб, под фаянсово-синим июльским небом -- устраивались маневры и ученья. Шепотом говорили, что там, на этих притаившихся за зелеными бастионами Свеаборгских островках -- готовится что-то. А солнце всё жарче, небо всё тяжелее, всё гуще синева, гроза всё ближе.
И вот однажды вечером газеты привезли телеграмму: Дума разогнана. Наутро в Рабочем Доме -- толкотня, лихорадка. Финские рабочие с трубочками. Русские студенты. Свеаборгский матрос -- в штатском пальто, а из-под пальто наивно белеет вырез матросской куртки.
На крыльцо вышел "Седой" -- весь спрессованный, крепкий, голова подернута инеем; он слыл участником декабрьских событий в Москве. "Седой" прочитал воззвание членов Думы и объявил:
-- Завтра -- митинг в парке Кайсаниэмэ. Будет выступать один из членов Думы и -- Леонид Андреев.
Все связывали Леонида Андреева с "Мыслью", с "Василием Фивейским", но Леонид Андреев -- и революция... это был совсем новый Андреевский лик,-- и вся русская колония повалила доставать билеты на митинг.
Душный день. На поляне -- высокая деревянная, вся в цветах, эстрада. Тесная, плечом к плечу, толпа. Сзади, из-за деревьев, подымается темная, пятипалая рука -- туча.
-- Ах, Господи, пойдет дождь... И он не приедет. Как вы думаете: приедет? -- воркует сзади.
Это -- партийная девица. Под мышкой -- сверток: может быть, прокламации, голова -- всегда на бочок, одним глазом, по-индюшиному, беспокойно поглядывает вверх, на тучу.
Но музыка уже играет. Толпа раздвигается, как Черное море, и в узком проходе среди тысяч глаз -- двое: Леонид Андреев в своей черной рубашке, без шляпы, немного бледный, букет красных роз в руках,-- и член Думы Михайличенко, приземистая, раскоряченная фигура, на шее -- огромный хомут из цветов.
Уж не помню почему -- но только меня откомандировали "занимать" Андреева. Он сосредоточенно-рассеян, покусывает усы и, видимо, волнуется. Перед глазами, из-за чьих-то плеч, на цыпочках вытягивается индюшиная голова. Вот уже протолкалась, и впереди всех, и одним, восторженным, умиленным глазом сияет прямо в лицо Андрееву, и куда бы он ни обернулся,-- всюду перед ним, к нему, как стрелка компаса.
-- Кто это? -- спрашивает на ухо.
-- А так -- девица партийная. Из обожающих.
Может быть, девица приметила брошенный на нее Андреевым взгляд, -- не знаю. Но только -- глядь уже дергает меня сзади и шепчет:
-- Послушайте... Ради бога... Познакомьте меня с Андреевым... Я не могу... Я должна пожать ему руку... Я должна...
Познакомил. Девица, вся пылая и вытягиваясь на цыпочках, восторженно лепетала что-то. На эстраде Михайличенко в своем хомуте разматывал неуклюжие, лошадиные, битюговые слова. Пятипалая туча покрыла солнце, брызнул теплый дождь. Андреев раскрыл зонтик и, рассеянно думая о своем о чем-то, улыбался пылающей девице. Туча быстро свалилась. Опять все ясно, хрустально сине.
Подбежал кто-то.
-- Леонид Николаевич, вам... [слово]
Андреев немножко рассеянно оглядывался: куда девать мокрый зонтик? Нельзя же с зонтиком на эстраду.
Андреев сунул ей зонтик. И вот над головами -- бледное, взволнованное лицо, букет кроваво-красных роз. И в тишине -- редкие, раздельные слова:
-- Падают, как капли, секунды. И с каждой секундой -- голова в короне все ближе к плахе. Через день, через три дня, через неделю -- капнет последняя,-- и, громыхая, покатится по ступеням корона и за ней -- голова...
Дальше -- не помню. Помню одно: тогда это казалось очень значительным, и красивым, и заражало. После каждых двух-трех фраз Андреев останавливался, переводчик, тоже редко и раздельно, невольно подражая в интонациях Андрееву, переводил его речь по-фински. И это торжественное, медленное чередование медленных слов -- напоминало пасхальную обедню: священник и дьякон читают евангелие стих за стихом, один по-гречески, другой по-славянски...
Кончил. Долгая овация. Жадной, тесной кучкой осадили его внизу, у эстрады. Вытянутые через плечи головы, -- настороженные уши, ловят и прячут какие-то обрывки слов. Наконец отбился, выбрался.
-- Не люблю, когда так много глаз,-- сказал он. -- Не знаешь, какие выбрать...
Он торопился сейчас же уйти. Протянул руку за зонтиком. Девица отступила на шаг, прижала зонтик к сердцу и, умоляюще глядя на Андреева индюшечьим глазом, быстро-быстро заговорила:
-- Леонид Николаевич, ради Бога... Оставьте мне зонтик... Ради Бога... Я буду его всегда -- я буду его...
Андреев засмеялся, хитро поглядел на девицу:
-- Ну, ладно, Бог с вами. Только смотрите: берегите.
-- Леонид Николаевич... Неужели вы думаете -- неужели я...
Через два шага, за деревьями, Андреев махнул рукой, захлебнулся от смеха:
-- Не в том дело... Главное-то... Ведь зонтик-то не мой, а нашей гувернантки...
Заговорит о чем-нибудь другом, потом опять вспомнит про зонтик -- махнет рукой, захлебнется...
-- Только уж вы, пожалуйста, не говорите ей про зонтик. Зачем ей правду? Не надо...
1922
Комментарии
Впервые: Книга о Леониде Андрееве. Пб.; Берлин, 1922. С. 107-109.
Печатается по: Лица. С. 51-58.
«В Гельсингфорсе» датирован 11 октября 1919 г. 8 ноября Замятин прочитал воспоминания на вечере памяти Л. Н. Андреева в Тенишевском училище. Корней Чуковский в своем дневнике записал: «... Выступил Замятин и прелестно прочитал свой анекдот об Андрееве и зонтике. Все тепло смеялись...» (Чуковский К. Дневник. 1921-1929. М., 1991. С. 122).
С. 39. И вот однажды вечером газеты привезли телеграмму: «Дума разогнана», - Указ Николая II о роспуске I Государственной Думы был обнародован 9 июля 1906 г.
«Мыслью», с «Василием Фивейскимк... - Имеются в виду рассказ «Мысль» (1902) и повесть «Жизнь Василия Фивейского» (1903) - произведения, в которых Андреев исследовал разум как источник индивидуального безумия; в «Жизни Василия Фивейского» особенно ярко звучали богоборческие мотивы.
С. 40. ... член Думы Михайличенко... - Вождь рабочей группы в I Государственной Думе Н. И. Михайличенко, будучи избранным в Думу по списку партии кадетов, объявил себя социал-демократом и всю рабочую группу - социал-демократической.