2. С собаками
Жили-были Балкашины, купцы почтенные, на заводе своем солод варили-варили, да в холерный год все как-то вдруг и примерли. Сказывают, далеко гдей-то в большом городе живут наследники ихние, да вот все не едут. Так и горюет-пустует выморочный дом. Похилилась деревянная башня, накрест досками заколотили окна, засел бурьян во дворе. Через забор швыряют на балкашинский двор слепых щенят да котят, под забором с улицы лазят за добычей бродячие собаки.
Тут вот и поселился Барыба. Облюбовал старую коровью закуту, благо двери не заперты и стоят в закуте ясли, из досок сколочены: чем не кровать? Благодать Барыбе теперь: учиться не надо, делай, что тебе в голову взбредет, купайся, пока зубами не заляскаешь, за шарманщиком хоть целый день по посаду броди, в монастырском лесу -- днюй и ночуй.
Все бы хорошо, да есть скоро нечего стало. Рублишка какого-нибудь там надолго ли хватит?
Стал Барыба за поживой ходить на базар. С нескладной звериной ловкостью, длиннорукий, спрятавшись внутрь себя и выглядывая исподлобья, шнырял он между поднятых кверху белых оглобель, жующих овес лошадей, без устали молотящих языком баб: чуть которая-нибудь зазевалась матрена -- ну, и готово, добыл себе Барыба обед.
Не вывезет на базаре -- побежит Барыба в Стрелецкую слободу. Где пешком, где ползком -- рыщет по задам, загуменникам, огородам. Уедливый запах полыни щекочет ноздри, а чихнуть -- Боже избави: хозяюшка вон она -- вон, грядку полет, и ныряет в зелени красный платок. Наберет Барыба картошки, моркови, испечет дома -- на балкашинском дворе, ест, обжигаясь, без соли -- вот вроде как будто и сыт. Не до жиру, конечно: быть бы живу.
Не задастся, не повезет иной день -- сидит Барыба голодный и волчьими, завистливыми глазами глядит на собак: хрустят костью, весело играют костью. Глядит Барыба...
* * *
Дни, недели, месяцы. Ох, и осточертело же с собаками голодными жить на балкашинском дворе! Зачиврел, зачерствел Барыба, оброс, почернел; от худобы еще жестче углами выперли челюсти и скулы, еще тяжелей, четырехугольней стало лицо.
Убежать бы от собачьей жизни. Людей бы, по-людски бы чего-нибудь: чаю бы горяченького попить, под одеялом поспать.
Бывали дни -- целый день Барыба лежал в закуте своей, ничком на соломе. Бывали дни -- целый день Барыба метался по двору балкашинскому, искал людей, людского чего-нибудь.
На соседнем, чеботаревском дворе -- с утра народ' кожемяки в кожаных фартуках, возчики с подводами кож. Увидят -- чей-то глаз вертится в заборной дыре, ширнут кнутовищем:
-- Эй, кто там?
-- Ай хозяин-дворовой остался на балкашинском дворе?
Барыба -- прыжками волчиными -- в закуту к себе, в солому, и лежит. Ух, попадись ему возчики эти самые: уж он бы им -- уж он бы их...
С полудня на чеботаревском дворе -- ножами на кухне стучат, убоиной жареной пахнет. Инда весь затрясется Барыба у щелки у своей у заборной и не отлипнет потуда, покуда обедать там не кончат.
Кончат обедать -- как будто и ему полегче станет. Кончат, и выползает на двор Чеботариха сама: красная, наседалась, от перекорма ходить не может.
-- У-ух... -- железом по железу -- заскрипит зубами Барыба.
По праздникам над балкашинским двором, на верху переулочка, звонила Покровская церковь -- и от звона было еще лютее Барыбе. Звонит и звонит, в уши гудит, перезванивает...
"Да ведь вот же куда -- в монастырь, к Евсею!" -- осенило звоном Барыбу.
-- Эх, малый! Меня намедни игумен за святые власы схватил, я и то... Эх, мал... А ты ревешь?
Веселый прибежал в монастырь Барыба: ушел теперь от собак балкашинских.
-- Отец Евсей дома?
Послушник прикрыл рот рукой, загоготал: