3. Цыплята
После всенощной либо после обедни догонит Чеботариху батюшка Покровский, головой покачает и скажет:
-- Неподобно это, мать моя. Ходить нужно, проминаж делать. А то, гляди-ка, плоть совсем одолеет.
А Чеботариха на линейке своей расползется, как тесто, и, губы поджавши, скажет:
-- Никак ни можно, батюшка, бизпридстанно биение сердца.
И катит Чеботариха дальше по пыли, облепляя линейку -- одно целое с ней, грузное, плывущее, рессорное. Так, на своих ногах без колес,-- никто Чеботариху на улице и не видел. Уж чего ближе -- до бани ихней чеботаревской (завод кожевенный и баню торговую муж ей оставил), так и то на линейке ездила, по пятницам -- в бабий день.
И потому линейка эта самая, и мерин полово-пегий, и кучер Урванка -- у Чеботарихи в большом почете. А уж особо Урванка: кучерявый, силища, черт, и черный весь -- цыган он был, что ли. Закопченный какой-то, приземистый, жилистый, весь как узел из хорошей веревки. Поговаривали, что он, мол, у Чеботарихи не только что в кучерах. Да из-под полы говорили, громко-то боялись: попадись-ка к нему, к Урванке,-- взлупцует, брат, так, что... Человека до полусмерти избить -- Урванке первое удовольствие: потому -- самого очень бивали, в конокрадах был.
А вот была-таки и любовь у Урванки: лошадей он любил и кур. Лошадей скребет-скребет, бывало, гриву своим медным гребнем чешет, а то разговаривать с ними возьмется на каковском-то языке. Может, и правда -- нехристь был?
А кур любил Урванка за то, что весною были они цыплятами -- желтыми, кругленькими, мягкими. Гоняется, бывало, за ними по всему по двору: ути-ути-ути! Под водовозку залезет, под крыльцо заползет на карачках -- а уж изловит, на руку посадит -- и первое ему удовольствие -- духом цыпленка греть. И так, чтобы рожи его о ту пору никто не видал. Бог его знает, какая она бывала. Так, не поглядевши, и не представить: Урванка этот самый -- и цыпленок. Чудно!
Вышло так на горе Барыбино, что и он цыплят урванкиных полюбил: вкусны очень, повадился их таскать. Другого, третьего нет -- заприметил Урванка. А куда запропастились цыплята -- и ума не приложит. Хорек разве завелся?
После полдён лежит как-то Урванка под сараем в телеге. Жарынь, в дрему клонит. Цыплята -- и то под сарай запрятались, в тень у стеночки присели, глаза отонком закрыли, носом клюют.
И не видят, бедняги, что доска сзади отодрана, и тянется через дыру, тянется к ним рука. Цоп -- и заверещал, затекал цыпленок в Барыбином кулаке.
Вскочил, заорал Урванка. Мигом перемахнул через забор.
-- Держи, держи его, держи вора!
-- Ну, погоди же ты у меня! Я тебе -- за цыплят за моих...