7. Апельсинное дерево
У Польки, у дуры босоногой, на кухне только одно окошечко и есть, да и на том стекло зацвело, от старости заразноцветилось. А на окне у Польки -- баночка.
Посадила -- давно уж, с полгода будет -- в баночку эту Полька апельсинное зерно. А теперь, гляди, уж и целое деревцо выросло: раз, два, три, четыре листочка, малюсеньких, глянцевых.
Помыкается на кухне, погремит Полька горшками -- да и опять подойдет к деревцу, листочки понюхает.
-- Чудно. Было зерно, а вот...
Берегла-холила. Кто-то сказал, что, мол, хорошо это для росту -- стала деревцо поливать супом, коли остался от обеда.
Раз Барыба из трактира вернулся поздно, встал утром злючий-презлючий, чаю глонул -- и сейчас в кухню, душу отвести. Звала его теперь Полька не иначе как барином: очень лестно.
Полька как раз у окна своего возилась, около деревца любезного.
-- Где кот?
Полька, не обертываясь, копошилась. Робея, отвечала:
-- Они, барин, ушли. Да где-нибудь на дворе, наверно, где ж еще?
-- Ты это что там стряпаешь?
Притихла, сробела, молчала. Блюдце с супом в руке.
-- Су-упом? Траву поливаешь? Для этого тебе суп даден, дуреха ты этакая? Сейчас подай сюда!
-- Ды-к, это пельсин, барин...
Полька затрепыхалась от страха: ох, и что теперь будет?
-- Я те покажу пельсин! Супом поливать, дура, а?
Барыба схватил баночку с апельсином. Полька заревела. Да что тут долго с ней, дурой, вожжаться? Выхватил с корнем деревцо да за окно, а баночку поставил на место. Очень даже просто.
Полька ревела в голос, грязные полосы наследились от слез на лице, причитала по-бабьи:
-- Пельсин мой, ды-ы батюшка, да как же я без тебя буду-у...
Барыба весело поддал ей сзади пару, и она выкатилась из двери, по двору -- да прямо в погреб.
Разгрыз какой-то камень, вот тут, с Полькой, с апельсином этим -- и полегчало сразу. Скалил зубы Барыба, пьянел.
Увидал в окно, как Полька спустилась в погреб. Повернулся в голове медленно какой-то жернов -- и заколотилось вдруг сердце.
Вышел на двор, огляделся по сторонам и юркнул в погреб. Плотно закрыл за собой дверь.
После солнца -- да в темь: совсем ослеп. Шарил по сырым стенам, спотыкался:
-- Полька, где ты? Ты там где, дура, зачихачилась? Слышно, где-то хлюпает Полька, хнычет, а где... Затхло, могильно, сыро. Щупал руками по картошкам, кадушкам, свалил деревянный кружок с крынки какой-то.
Вот она, Полька: на куче картошек сидит, размазывая слезы. Крошечная какая-то дырочка вверху -- пролез один хитрый, прищуренный лучик и отрезал кусок косы у Польки с тряпичной лентой, пальцы, грязную щеку.
-- Будя, будя, не реви, засохни!
Барыба легонько налегнул на нее, и она повалилась. Послушно двигалась и была вся, как тряпочная кукла. Только еще чаще захныкала.
Во рту пересохло, язык еле ворочался у Барыбы. Плел что-то -- так, чтоб занять ее голову, отвлечь ее от того, что он делал:
-- Да, ишь ты, штука какая, пельсин! А ты и реветь? Мы тебе, вместо пельсина, дай-кось, ерань купим... Ерань -- она... это самое... духовитая...
Полька тряслась вся и хныкала, и в этом была своя особая сладость Барыбе.
-- Так, та-ак! Реви теперь, ну, реви вовсю,-- приговаривал Барыба.
* * *
Польку выпроводил. Сам остался еще, растянулся на куче картошек, отдыхая.
-- Что, перина старая, съела, ага?
И показал в темноте кукиш.