3. ВОСКРЕСНЫЕ ДЖЕНТЛЬМЕНЫ
К воскресенью в Джесмонде каменные пороги домов, как всегда, были выскоблены до белизны ослепительной. Дома пожилые, закопченные, но белые полоски порогов сверкали, как вставные зубы воскресных джентльменов.
Воскресные джентльмены, как известно, изготовлялись на одной из джесмондских фабрик и в воскресенье утром появлялись на улицах в тысячах экземпляров -- вместе с воскресным нумером "Журнала Прихода Сент-Инох". Все с одинаковыми тростями и в одинаковых цилиндрах, воскресные джентльмены со вставными зубами почтенно гуляли по улицам и приветствовали двойников.
-- Прекрасная погоду, не правда ли?
-- О да, вчера была значительно хуже...
Затем джентльмены слушали проповедь викария Дьюли о мытаре и фарисее. Возвращаясь из церкви, каким-то чудом находили среди тысячи одинаковых, отпечатанных на фабрике, свой дом. Не торопясь, обедали, разговаривая с семейством о погоде. Пели с семейством гимны и ожидали вечера, чтобы пойти с семейством в гости.
Утром в воскресенье, изумивши доктора, Кембл встал и отправился к матери. Миссис Дьюли весь день сидела у всегдашнего окна. Читать было нельзя: пенсне к воскресенью так-таки и не сделали.
"Ну, ничего, скоро сделают, и опять заживем правильной жизнью",-- думалось словами викария, смотрела в окно, неслись быстрые, распухающие облака, и надо было бежать за ними -- так было надо -- не могла оторвать глаз.
-- Послушайте, дорогая, но ведь там уже гости... -- вбегал викарий, потирая руки. Он был в превосходном настроении: скоро опять начнется правильная жизнь.
Куда-то шла миссис Дьюли, с какими-то розовыми и голубыми дамами говорила о погоде, и все неслись и пухли облака. А викарий сиял золотом восьми коронок и развивал перед розовыми и голубыми идеи "Завета Принудительного Спасения" -- что означало на его барометре максимум. В сущности, не было ли это совершенно ясно: если единичная -- всегда преступная и беспорядочная -- воля будет заменена волей Великой Машины Государства, то с неизбежностью механической -- понимаете? -- механической... И механически кивала в ответ чья-то круглая, как футбольный шар, голова.
Протрещал звонок. Облака сгустились, стали в полутемной передней -- и из облаков вышел Кембл. Он был чисто выбрит (подбородок стал еще квадратней) и в смокинге, хотя и поношенном. И за ним появлялся у входа еще кто-то.
И когда кто-то появился -- Кембл возгласил:
-- Моя мать, леди Кембл...
Все разом обернулись и смолкли, как будто случилось неловкое или неприятное, хотя ничего такого и не было. Потому что, если говорить о вечернем платье леди Кембл, то что же: платье было -- как платье, серого шелка, разве только чуть старомодное. Но все молчали.
Леди Кембл выступала медленно, и какая-то невидимая узда все время подтягивала ее голову вверх. Серо-желтые седые волосы, и в вырезе серого платья -- шевелились мумийные, страшные плечи, и кости, кости... Так выпирает каркас в старом, сломанном ветром, зонтике.
-- Я очень рад, что мы имели случай... -- почтительно начал викарий. -- Это приключение с автомобилем послужило... -- Викарий вглядывался в ее лицо: оно было самое обыкновенное, но было что-то...
-- Мой покойный Муж, сэр Гарольд, всегда высказывался против автомобилей... -- Невидимая узда подтягивала голову все выше... -- В их слишком быстром движении он находил положительно что-то невоспитанное...
Это было подмечено очень тонко: именно -- невоспитанное. Викарий потирал руки:
-- Совершенно с вами согласен, дорогая леди Кембл: именно -- невоспитанное!
Да, это очевидно: им суждено стать друзьями... Викарий всматривался в ее лицо: нет, ничего особенного как будто. Просто показалось.
-- Я очень, очень рада, что миссис Дьюли так дружна с моим сыном. Не правда ли, так приятно смотреть на них? -- Леди Кембл улыбалась.
И тотчас же викарий понял, что это были --губы. Бледно-розовые, тончайшие и необычайно длинные, как черви -- они извивались, шевелили вниз и вверх хвостиками...
Миссис Дьюли оживленно о чем-то говорила и близко наклонила к Кемблу лицо: она была без пенсне.
-- Пенсне еще не готово, знаете ли... -- растерянно пробормотал викарий -- черви ползли прямо на него -- пятился -- придумывал, что бы такое сказать. -- Да... Вам мистер Кембл говорил: он получил предложение поступить к адвокату О'Келли. Конечно, не Бог знает что, но на первое время...
Викарий был уже спокоен. Он вновь был автором "Завета Спасения" и благосклонно показывал золотые коронки:
--... Единственная надежда -- на благотворное влияние среды. Я не хочу приписать это себе, но вы знаете -- прихожане Сент-Инох стоят на исключительной высоте, и я надеюсь, что мало-помалу даже О'Келли...
-- О'Келли? Да, не правда ли, ужасно? -- заволновались голубые и розовые дамы, и быстрее закивала футбольно-круглая голова. Футбольная голова принадлежала мистеру Мак-Интошу, а мистер Мак-Интош, как известно, знал все.
-- О'Келли? Ну как же: за кулисами в "Эмпайре"... Ремингтонистки? Ну ка-ак же! Четыре ремингтонистки... -- Мистер Мак-Интош, как мяч, мелькая из угла в угол -- в смокинге и сине-желто-красной шотландской юбочке -- мелькал голыми коленками. Мистер Мак-Интош занимал пост секретаря Корпорации Почетных Звонарей прихода Сент-Инох и, следовательно, был специалист по вопросам морали...
-- Вы знаете, я бы таких, как этот О'Келли... -- воодушевился Мак-Интош. Но, к сожалению, приговор его остался неопубликованным: обвиняемый явился лично, а приговоры суда по вопросам морали объявляются заочно.
-- А мы только что о вас говорили,-- викарий показал адвокату два золотых зуба.
-- Вероятно, изрядно успели подъюлить? -- засмеялся О'Келли: он ввел в употребление глагол дъюлитъ и глаголом всякий раз огорчал викария.
-- Если бы вы не опоздали, дорогой О'Келли, вы убедились бы лично. Но ведь вы по части аккуратности безнадежны...
-- Я аккуратно опаздываю: это уже -- аккуратность,-- тряхнул рыжими вихрами О'Келли. Как всегда, он был растрепан, пиджак в каком-то пуху, одна пуговица совершенно неподходяще расстегнута. Голубые и розовые подталкивали друг друга, черви леди Кембл шевелились -- и только, может быть, ничего не видела одна миссис Дьюли.
Кембл стоял молча, упористо расставив ноги. Миссис Дьюли взглянула в зеркало напротив -- поправить прическу, мелькнуло золото волос -- золото последних листьев. Она вздрогнула и засмеялась:
-- А знаете: пусть, будто вы еще больны, и я, как всегда, приду положить вам компресс на ночь?
-- Но ведь я же не болен? -- Кембл недоуменно морщил лоб: грузовик-трактор ходил только по камню, тяжелые колеса увязали в зыбком "пусть".
Усаживались ужинать. Очень долго возился Мак-Интош: это была очень сложная операция -- сесть так, чтобы не смялась его сине-желто-зеленая юбочка. Усевшись, мистер Мак-Интош глубокомысленно покивал футбольной головой:
Это было сказано прекрасно: мистерия. Великая мистерия протекала в молчании, и только в том углу, где сидел О'Келли, было рыже, пестро и шумно. О'Келли рассказывал про Париж, про какой-то надувной чемоданчик, купленный в Париже -- специально для надувания английских законов.
--... Без багажа ведь с дамой у нас в гостиницу не пустят. И вот вы вытаскиваете из кармана, надуваете -- пффф -- и великолепный чемодан. В конце концов, роль закона не такая же ли, как роль ваших платьев, сударыни? Ах, извините, ваше преподобие...
Викарий треугольно поднял брови и уже в который раз поглядывал на часы: в расписании для воскресений в графе "сон" стояла цифра 11. И кроме того, этот О'Келли...
Мистерия кончалась. Воскресные джентльмены с супругами торопились по домам.
-- Так значит -- компресс?
-- Нет, я же здоров, следовательно -- зачем же компресс? -- Свеча освещала непреложный квадратный подбородок Кембла.
Миссис Дьюли быстро повернулась и пошла в спальню. Викарий уже спал, в белом фланелевом колпаке, крестообразно сложив руки на груди.
Утром за завтраком викарий увидел миссис Дьюли уже в пенсне и положительно обрадовался: