15. СЕРО-БЕЛАЯ ЧЕШУЯ
Осенний ветер бесился, свистел, сек. С моря наседала огромная серая птица, закрыла крылами полнеба, нагибалась все ближе, неумолимая, немая, медленная, и все больше темнело. Но толпа не расходилась: прошел слух, что убийцу могут помиловать. В самом деле, глядишь, имя и заслуги его отца, покойного сэра Гарольда -- еще не были забыты, и очень легко могло статься, что...
-- Долой сэров! -- каркал кто-то упрямо и хрипло. -- Небось этого солдата в прошлом году живо вздернули... Долой сэров!
Фонарь у входа в тюрьму дергался и качался, и белые стены пошатывались, готовые рухнуть. Правосудие было в опасности...
Из толпы вынырнула футбольная голова мистера Мак-Интоша. Он был взволнован, его голос дрожал.
-- Господа, правосудие и культура нераздельны. Мы должны стать на защиту культуры. Господа, можно ли себе представить что-нибудь более дикое, чем обдуманное и рассчитанное убийство? И поэтому, к сожалению... Да, да, говорю: к сожалению -- мы должны требовать казни...
-- Долой сэров!
Ветер свистел. От фонаря легла длинная светлая полоса, и в этой полосе пестрой чешуей переливались лица, котелки, воротнички -- медленным, бесконечным движением ползущей змеи. Слов уже было не разобрать: змея переливалась и сердито урчала.
Откуда-то, как выпущенная из клетки, пронеслась стая мальчишек -- все босые и все в белых воротничках.
-- "Джесмондская Звезда"! Экстренное прибавление! Помилование убийцы адвоката О'Келли!
-- Как? Уже? Помиловали? -- вцепились в белые листки.
Но речь шла только о возможном помиловании, и только прибавлялось, что, принимая во внимание заслуги покойного сэра Гарольда, это было бы более чем...
-- Долой сэров!
-- Господа, правосудие...
-- Долой "Джесмондскую Звезду"!
Серо-белая чешуя быстрее переливалась под фонарем, змея зашуршала по асфальту, поползла к редакции "Джесмондской Звезды" и двадцатью кольцами развернулась перед темными окнами. В редакции никого не было.
Звякнул камень в стекло, брызнули и задребезжали осколки. Но окна были такие же пустые и темные. И темная, немая птица сверху нагнулась совсем близко.
Пора было идти по домам: в постелях уже нетерпеливо ждали голубые и розовые жены. Ждали, чтобы зажмурившись от страха и любопытства, спросить:
-- Неужели -- помилуют? Неужели... И потом вздрогнуть и прижаться пылко: как хорошо жить...
* * *
К ночи ветер неожиданно стих. И стало тихо и черно -- как будто куда-то провалился весь мир. Бывает так, что крутится весь день потерянный человек, вздрагивает от звонков и смеется таким смехом, от которого страшно, а глаза западают все глубже, и только об одном мысль: ткнуться головой в подушку, провалиться в черное -- уснуть. И вот такая была ночь: головой в черную подушку ткнулся день, провалился -- ни света, ни звука.
К ночи миссис Дьюли стало как будто легче. Весь день было очень нехорошо: опять пропало пенсне -- и весь день она бродила как слепая, спотыкалась и натыкалась на людей. И все как будто бегала за какими-то покупками, а придет в магазин -- и покупать ничего не надо, и вовсе не то, а главное -- все равно: зачем теперь покупать?
Обед был в шесть с четвертью -- вместо шести, и викарий острыми треугольниками поднимал вверх брови:
-- Дорогая моя, ведь это так просто: иметь запасное пенсне. И тогда у вас не было бы этого... этого странного вида. И был бы порядок, а вы знаете...
-- Хорошо, я куплю завтра... -- Миссис Дьюли вздрогнула и поправилась. -- Послезавтра...
В спальне было темно, не надо было смотреть -- может быть, оттого миссис Дьюли стало легче, и она неожиданно уснула.
Вероятно, спала только несколько минут. Проснулась, открыла глаза -- и увидела белый фланелевый колпак викария: викарий, сложивши, согласно предписанию "Завета", руки на груди, мирно похрапывал. Все было черно и тихо, провалился весь мир. Вопить и кричать -- никто не услышит и ничего не сделает: весь мир мирно спал, похрапывая, во фланелевом колпаке...
Неизвестно, сколько времени спал викарий, но только проснулся от воплей миссис Дьюли. Тотчас понял: "Страшный сон -- скорее будить"... -- сны никак было не подвести под расписание, викарий очень боялся снов.
Вероятно, миссис Дьюли спала очень крепко -- она кричала все громче и только тогда затихла, когда викарий схватил ее за плечо холодной рукой.
-- Да, я думаю -- не надо,-- ответила в темноте миссис Дьюли.