10. Солдатушки, браво, ребятушки.
Который настоящий да хороший мужик -- тот, если за сохой походил да землю нюхнул, так уж во-век этого духу земляного не забудет. Должно быть, что и с Аржаным вот так. Пошлют Аржаного, скажем, за водой на ротной Каурке, -- он таким гоголем по улице прокатит, что мое почтение. Или лопату сунут Аржаному в лапы: опять комья так и летят, яма -- сама собой строится. И так вот со всяким хозяйственным делом. А поставили его в строй, -- он и рот разинул. Сущее с ним горе капитану Нечесе: мужичина Аржаной здоровенный-правофланговый, а стоит, рот разиня, вот ты и делай с ним, что хочешь...
-- Аржано-ой! Ты что чучелом таким стоишь, оглобля? О чем задумался? Что у тебя в башке?
А чорт его знает, что: словами-то и не сказать, пожалуй. Должно быть, росное, весеннее утро, пашни паром курятся, лемех от земли жирный, сытый землею, а в небе -- жаворонка. И будто, вот, в пустельге в этой, в жаворонке, вся механика-то и есть. И все дерет Аржаной голову кверху, все рот разевает: а нету ли, мол, жаворонки той самой наверху?
-- Аржаной, балаболка, штык ровняй, по середней линии, аль не видишь?
Глядит Аржаной на штык -- ишь ты, солнце-то на нем как играет -- глядит и думает:
-- "Вот ежели бы да, например, из эстого штыка -- да лемех сковать. Ох, и лемех бы вышел -- новину взодрать, вот бы!"
И все это еще туда бы -- сюда, все это дело домашнее. А уж вот как теперь угрешился Аржаной -- манзу прихлопнул, -- этого уж не покроешь, придется уж с этим к генералу итти, ах ты Господи...
Качает капитан Нечеса лохматой своей головой, качается маленький его сизый нос, заблудившийся в бороде, в усах.
-- Да как же это ты, Аржаной, а? Кто же это тебя надоумил? Зачем?
Аржаной оброс за время бегов щетиной, стал еще скуластей, еще больше обветрел, земле предался.
-- Такое вышло дело, ваше-скородие. Рассказали мне солдатенки проклятые, что, мол, теперича идут по большой дороге манзы эти самые и, знычть, несуть панты оленьи, а пантам этим самым цена, будто, полтыщи... Ну я, знычть, убег и подстерег манзу-то...
Затопал капитан свирепо на Аржаного, залаял, начал его обкладывать -- вдоль и поперек. А Аржаной стоит и ухмыляется: знает, капитан Нечеса солдата не обидит, а брань-то на вороту не виснет.
И только тогда оробел Аржаной, когда услыхал, что к генералу придется итти: тут побелесел даже со страху.
Увидал это капитан Нечеса, заткнул свой ругательный фонтан, налил полстакана водки и сердито сунул Аржаному.
-- На, такой-сякой, пей! Да не робь: авось, вызволим как-нибудь.
Увели Аржаного в кутузку, ходит капитан по комнате неспокоен.
"Вот начупит этакий прохвост -- а ты расхлебывай, ты выкручивайся. Да еще под какую руку к генералу попадем, а то и под суд угонит"...
Ходит капитан -- места не найдет. Запел свою любимую песню, она же и единственная, исполняемая капитаном:
Солдату-ушки, браво ребяту-ушки,
Да где ж ва-аши же-ена?
У Катюшки кто-то из вдыхателей сидит: ишь-ты, хохочет она кругленько как, да звонко. К Тихменю теперь хоть и не подступайся, ходит тучи чернее, -- раньше хотя с ним можно было в поддавки сыграть и за игрой о горях, о печалях позабыть... Эх!
Махнувши рукой, вынимает капитан очки в черной роговой оправе. Читает капитан простым глазом, и очки надеваются в двух лишь случаях: первый -- когда капитан Нечеса ремонтирует некую часть своего туалета, а второй...
Капитан Нечеса берет оружие -- грошовую иголку, специально вставленную денщиком Ломайловым в хорошую ореховую ручку. Капитан Нечеса затягивает любимую свою -- и единственную -- песню и бродит в столовой возле стен. Некогда стены, несомненно, были оклеены превосходными голубыми обоями. Но теперь от обоев осталось лишь неприятное воспоминание, и по воспоминанию ползают рыжие, усатые прусаки.
... Наши же-ена -- ружья заряже-ена.
Вот где на-ши же-ена!
Солдату-ушки, браво ребяту...
-- Ага, дьявол, попался! Та-ак!
На грошовой иголке трепыхается рыжий прусак. Должно быть, от очков -- лицо у капитана совиное, свирепое, а уж лохматое -- не приведи Господи... Капитан кровожадно-удовлетворенно глядит на прусака, сбрасывает добычу на пол, с наслаждением растирает ногой...
Наши се-естры -- сабли-ружья во-остры,
Вот где на-аши се...
-- А-а, такой-сякой, в буфет лез? Будешь теперь лазить? Будешь?
И поглядеть вот сейчас на капитана Нечесу -- так, ей-Богу, аж страшно: -зверь-ты-зверина, ты скажи свое имя. А кто с капитаном пуд соли с'ел, так тот очень хорошо знает, что только с тараканами капитан свиреп, а дальше тараканов нейдет.
Да вот хоть капитаншу взять: рожает себе капитанша каждый год ребят, и один на ад'ютанта похож, другой -- на Молочку, третий -- на Иваненко... А капитан Нечеса -- хоть бы что. Не то невдомек ему, не то думает: "а пущай, все они -- младеньчики, -- все ангелы Божьи"; не то просто иначе и нельзя по тутошним местам, у чорта-то на куличках, где всякая баба, хоть самая никчемушняя, высокую цену себе знает. Но любит капитан Нечеса всех восьмерых своих ребят, с девятым Петяшкой в придачу, -- любит всех одинаково и со всеми няньчится...
играет в кулючки с чумазыми капитан Нечеса.
слонами-кроватями, -- слышен веселый Катюшкин смех. Ох, грехи! Не было бы к лету десятого!