2. Картофельный Рафаэль.
-- Их преосходительства господина коменданта нету дома.
-- Да ты, братец, узнай хорошенько. Скажи, мол, поручик Половец. Половец, Андрей Иваныч.
-- Полове-ец?
У денщика генеральского -- не лицо, а начищенный самовар медный: до того круглое, до того лоснится. И был себе самовар заглохший, а тут вдруг начал пузыриться, закипать:
-- Полове-ец? Ах-и-батюшки, позабыл я, дома они. Половец -- ну как же: -- дома, пожалте. Только заняты малость.
Денщик отворил из сеней дверь налево. Андрей Иваныч нагнулся, вошел. "Да нет... да может, не туда?"
Дым коромыслом, чад, суета, шипит что-то, луком жареным пахнет...
-- Кто та-ам? Поближе, поближе, не слы-ы-шу!
Андрей Иваныч шагнул поближе:
-- Честь имею явиться вашему превосходительству...
Да чорт-те возьми: да уж он ли это, генерал ли? Передник кухарский и беременное пузо, подпертое коротышками-ножками. Голая, пучеглазая, лягушачья голова. И весь разлатый, растопыренный, лягва огромадная, -- может под платьем-то и пузо даже пестрое, бело-зелеными пятнами.
-- Явиться? Гм, хорошее дело, хорошее дело... офицеров у меня мало. Запивох -- это сколько угодно, -- буркнул генерал.
И опять занялся своим делом: тонкими на диво ломтиками кромсал крупичатый белый картофель. Нарезал, вытер фартуком руки, сигнул бочком к Андрею Иванычу, уставился, обглядел и закричал сердито, снизу откуда-то, как водяной из бучила:
-- Ну, что за нелегкая сюда занесла? Майн-Ридов начитался, а? Сидел бы себе, голубеночек, в России, у мамаши под подолом, чего бы лучше. Ну что, ну зачем? Возись тут потом с вами!..
Андрей Иваныч оробел даже: уж очень сразу наскочил генерал.
-- Я, ваше превосходительство... Я в Тамбове... А тут, думаю, море... Китайцы тут...
-- Ту-ут! Едут сюда, думают тут...
Но не кончил генерал: зашипело что-то на плите предсмертным шипом, закурился пар, паленым запахло. Мигом генерал пересигнул туда и кого-то засыпал, в землю вбил забористой руганью.
Тут только оглядел Андрей Иваныч поваренка-китайца в синей кофте-курме: стоял он перед генералом, как робкий звереныш какой-то на задних лапках.
-- Р-раз, -- и чмокнулась в поваренка звонкая оплеуха.
А он -- ничего: потер только косые свои глаза кулачками, чудно так, быстро, по-заячьи.
Отдувался генерал, плескалось под фартуком его пузо.
-- Уф-ф! Замучили, в лоск. Не умеют, ни бельмеса не смыслят: только отвернись -- такого настряпают... А я смерть не люблю, когда обед так вот, шата-валя, без настроения варганят. Пища, касатик, дар Божий... Как это, бишь, учили-то нас: не для того едим, чтобы жить, а для того живем, чтобы... Или как бишь?
Андрей Иваныч молча во все глаза глядел. Генерал взял салфетку и любовно так, бережно, перетирал тонкие ломтики картофеля.
-- Картошка вот, да. Шваркнул, мол, ее на сковородку и зажарил, как попало? Вот... А которому человеку от Бога талант даден, тот понимает, что в масле ни в ко-ем слу-чае... Да в масле? Да избави тебя Бог! Во фритюре -- обязательно, непременно, запомни, запиши, брат -- во фритюре, раз-на-всегда.
Генерал взял лимон, выжимал сок на ломтики картофеля, Андрей Иваныч насмелел и спросил:
-- А зачем же, ваше превосходительство, лимон?
-- Ка-ак зачем? Да без этого ерунда выйдет, профанация. А покропи, а сухо-на-сухо вытри, а поджарь во фритюре... Картофель a la lyona se -- слыхал? Ну, куда-а вам! Сокровище, перл, Рафаэль! А из чего? Из простой картошки, из бросовой вещи. Вот, миленок, искусство что значит, творчество, да...
"Картошка, Рафаэль, что за чушь! Шутит он?" -- поглядел Андрей Иваныч.
Нет, не шутит. И даже -- видать еще вот и сейчас -- под пеплом лица мигает и тухнет человечье, далекое.
..."Пусть картофельный, -- хоть картофельный Рафаэль".
Андрей Иваныч поклонился генералу, генерал крикнул:
-- Ларька, проводи их к генеральше. До свидания, голубенок, до свидания...
Бывают в лесу поляны -- порубки: остались никчемушние три дерева, и от них только хуже еще, пустее. Так, вот, и зал генеральский: редкие стулья; как бельмо -- на стене полковая группа. И как-то некстати, ни к чему, -- приткнулась генеральша посередь зала на венском диванчике.
С генеральшей сидел капитан Нечеса. Нечесу Андрей Иваныч уже знал: запомнил еще вчера всклоченную его бороду в крошках. Поклонился генеральше, поцеловал Андрей Иваныч протянутую руку.
Генеральша переложила стаканчик с чем-то красным из левой руки опять в правую и сказала поручику, однотонно, глядя мимо:
-- Садитесь, я вас -- давно -- не видала.
..."То есть как -- давно не видала?"
И сразу сбила с панталыку Андрея Иваныча, выскочила из головы у него вся приготовленная речь.
Капитан Нечеса, кончая какой-то разговор, пролаял хрипло:
-- Так вот-с, дозвольте вас просить -- в крестные-то, уж уважьте...
Генеральша отпила, глаза были далеко -- не слыхала. Сказала -- ни к селу, ни городу -- о чем-то о своем:
Как сказала она "бородавки" -- так за спиной у Андрея Иваныча что-то шмыгнуло, фыркнуло. Оглянулся он -- и увидал позади, в дверной щели, чей-то глаз и веснущатый нос.
Капитан Нечеса повторил умильно:
--... Уважьте -- в крестные-то!
Должно быть теперь услыхала генеральша. Засмеялась невесело, треснуто -- и все смеется, все смеется, никак не перестанет. Еле выговорила, к Андрею Иванычу обернувшись:
Капитан Нечеса закомкал свою бороду:
-- Да, матушка, простите Христа ради. Уж есть ведь крестный-то. Жилец мой, поручик Тихмень, обещано ему давно...
Но генеральша уж опять не слыхала, опять -- мимо глядела, прихлебывала из стаканчика...
Андрей Иваныч и капитан Нечеса ушли вместе. Хлюпала под ногами мокреть, капелью садился на крыши туман и падал оттуда на фуражки, на погоны, за шею.
-- Генеральша-то? Господи, хорошая баба была. Ведь я тут двадцать лет, как пять пальцев вот... Ну, вышла такая история -- да лет семь уж, давно! -- младенец у ней родился -- первый и последний, родился да и помер. Задумалась она тогда -- да так вот задуманной и осталась. А как опомнится -- такое иной раз, ей Богу, ляпнет... Да вот -- Молочко, бородавки-то: и смех ведь, и грех!
-- Ничего не понимаю.