На куличках
Повесть
1. Божий зевок.
Есть у всякого человека такое, в чем он весь, сразу, чем из тысячи его отличишь. И так же у Андрея Иваныча -- лоб: ширь и размах степной. А рядом нос -- русская курнофеечка, белобрысые усики, пехотные погоны. Творил его Господь Бог, размахнулся: лоб. А потом зевнул, чего-то скушно стало -- и кой-как, тяп-ляп, кончил: сойдет. Так и пошел Андрей Иваныч с Божьим зевком жить.
Вздумал прошлым летом Андрей Иваныч -- в академию готовиться. Шутка ли сказать: на семьдесят рублей одних книг накупил. Просидел над книгами все лето -- и случилось в августе на Гофманский концерт попасть. Господи Боже мой: сила какая. Куда уж там академией заниматься: ясное дело -- быть Андрею Иванычу Гофманом. Недаром же все в полку говорили: так Андрей Иваныч играет Шопеновский похоронный марш -- без слез слушать нельзя.
Под диван все книги академические, взял учительницу, засел Андрей Иваныч за рояль: весной в консерваторию поедет.
А учительница -- светловолосая, и какие-то у ней особенные духи. Вышло: вовсе не музыкой занимался с ней Андрей Иваныч всю зиму. И пошла консерватория прахом.
Что же, так теперь и прокисать Андрею Иванычу субалтерном в Тамбове каком-то? Ну, уж это шалишь: кто-кто, а Андрей Иваныч не сдастся. Главное -- все сначала начать, все старое -- к чорту, закатиться куда-нибудь на край света. И тогда -- любовь самая настоящая, и какую-то книгу написать -- и одолеть весь мир...
Так вот и попал Андрей Иваныч служить -- на край света, к чертям на кулички. Лежит теперь на диване -- и чертыхается. Да как же, ей Богу: третий день приехал -- и третий день от тумана не продыхнуть. Да ведь какой туман-то: оторопь забирает. Густой, лохматый, как хмельная дрема -- муть в голове -- притчится какая-то несуразная нелюдь -- и заснуть страшно: закружит нелюдь.
Хоть какого-нибудь человечьего голоса захотелось -- навождение свалить. Кликнул Андрей Иваныч денщика.
-- Эй, Непротошнов, на минутку!
Как угорелый, влетел денщик и влип в притолку.
-- Скушно у вас, Непротошнов: туман-то, а?
-- Н-не могу знать, ваше-бродие...
"Фу ты, Господи: какие глаза рыбьи. Но можно же его чем-нибудь"... -- Ну что, Непротошнов, через год домой, а?
-- Так тошно, ваше-бродие.
-- Жена-то есть у тебя?
-- Так тошно, ваше-бродие.
-- Небось, по ней соскучился? Соскучился, говорю, а?
Что-то тускло мигнуло в Непротошнове.
-- Как оная, есть конкурент моей жизни, жена-то... то я... и потух, спохватился, вытянулся Непротошнов еще больше.
-- Да что: разлюбил, что ли? Ну?
-- Н-не могу знать, ваше-бродие...
"О, ч-чорт... Ведь вот: был, наверно, в деревне -- первый гармонист, а теперь -- рыбьи глаза. Нет, надо будет от него отвязаться"... -- Ладно. Иди к себе, Непротошнов.
Перемогся -- и хоть с храпом -- а продыхнул Андрей Иваныч, и сам же услышал свой храп: заснул.
"Батюшки, что же это я -- среди бела дня сплю..."