Замятин Е. И. - Замятину И. Д., 20 декабря 1905 г.

Вот и несчастье налетело*...

Нежданно-негаданно. Как вихрь в ясный летний день. Безоблачное небо, солнце - и вдруг все нахмурилось, потемнело, загудел ветер, налетел ураган, разбросал, разломал - и улетел куда-то, забыв о том, что наделал.

Так и теперь - со мной.

Ну, да умели в счастьи жить - надо суметь и с несчастьем сдружиться.

Не все на свете будет ночь, авось и солнышко проглянет. Пройдет и несчастье - заживем по-старому. Еще больше будем ценить жизнь и все ее блага - как выздоровевший от тяжелой болезни.

Твоя вера поможет тебе, дорогой мой отец, перенести горе. Меня оно, быть может, научит лучше верить...

Я думаю, сейчас у тебя никаких чувств по отношению ко мне не может быть, кроме самого искреннего сочувствия, желания помочь.<Гнев> на человека, к<отор>ый своим несчастьем служит невольной причиной горя другого, - <гневу> в такие моменты, мне кажется, не может быть <места>.

Как мне хотелось провести праздник в доме! Как много было у меня, чем поделиться: много, я знаю, нашлось бы и у вас. Ну, да, оказывается, не судьба!

Я еще не сказал, кажется, до сих пор, что с 11 декабря уже я сижу в Предварилке (официальное название, высокоторжественное - "СПБ-ий Дом Предварительного Заключения").

Не думайте, впрочем, чтобы здесь заключенные ходили в арестантских халатах, спали на нарах, ели хлеб с водой и т. д. - обыкновенно такие представления связываются с понятием о тюрьмах.

Я занимаю одиночную камеру. Семь шагов вдоль, три поперек, а ежели квадратными шагами ходить - так и целых 21 наберется. Одно окно (увы! с решеткой!), 20x30 вершк<ов>, железный стол, железный стул, кровать, паровое отопление, электрическая лампочка, умывальник - кран с раковиной в стене. Обстановка кругом дешевая и прочная - камень и железо. За свои деньги можно получать обеды (по 35 к.). Обеды из двух блюд, очень хорошие - лучше даже, пожалуй, институтских. Подушку, одеяло, белье - доставили мне дня через три с моей квартиры одни знакомые (свет не без добрых людей!).

При Доме Предв<арительного> Закл<ючения> отличная библиотека, чем я, конечно, пользуюсь. Первое время, пока я не свыкся с новым положением, пока мне нужно еще поразвлечься - пустил в ход беллетристику - Золя, Сенкевича etc. Дальше - думаю заниматься более серьезными вещами.

Читать и есть - самое милое занятие. Этого у меня вдоволь. Покупать можно через контору все, что угодно (за исключением ножей, ножниц, порошку "Аррагац", вина и проч<их> членовредительных предм<етов>). Деньги у меня пока есть: в момент ареста со мной было руб<лей> около 70. При таких обстоятельствах еще жить можно.

Пока чувствую себя сносно. Правильный режим, ежедневная (одиночная) прогулка по полчасу - все это по статистическим данным конторы действует даже хорошо на заключенных: все будто бы увелич<или> в весе. Положим, я думаю, правило это на всех распространить нельзя - контора, по всей вероятности, оптимистична. Нужно считаться с факторами не только физическими, но и психическими, а настроение не всегда и у всех бывает хорошее.

Бывают и со мной случаи, что настроение опускается ниже нуля. Но, в общем, я умею с собой справляться недурно.

Меня очень мучила все время та неизвестность, в которой находитесь все вы - ты, мама, Санька.

Воображаю, как изахалась и извздыхалась бабушка. И воображаю, что было бы с Варей, ежели бы она на моем месте была! Потеха!

Чтобы известить тебя и мать, что я по крайней мере жив и здоров, я отправил телеграмму 15/XII и вчера, 20/XII. Как телеграммы, так и письма, как мои, так и ко мне, к сожалению, всегда передаются с большим опозданием, так как они должны проходить через предварительную цензуру. Поэтому мое письмо, наверное, будет получено не раньше, как на третий, на четвертый день.

Что-то будет в это время у вас?

Ради Бога, скорей напишите мне об этом - меня это очень мучит.

В телеграммах я просил между прочим маму приехать**. Маму - потому, что у тебя опять "страшная болезнь" - опять разболелась твоя нога, как я узнал из последнего письма, да, потом, ты человек занятой, а маме, пожалуй, придется пробыть здесь некоторое время. Наконец, матери скорее всего разрешат свидания etc. (свид<ания> 2 раза в неделю - по понед<ельникам> или вторн<икам> и по четвергам).

Так как ты, пожалуй, будешь знать ее адрес в Петерб<урге>, если она сюда приедет, раньше меня, то напиши ей, чтобы она похлопотала об освобождении меня на поруки или под надзор. Пусть, между прочим, поговорит с Леонидом Димитр<иеви-чем>, с директором Политехникума - кн. Гагариным (оч<ень> милый господин). Гагарин живет в професс<орском> общежитии рядом с Политехн<ическим> Инст<итутом>. О моем местопребывании, если оно изменится, и т. п. мама может узнать у моих знакомых на Нюстадтской ул., д. 3, кв. 1. Усовы. Оч<ень> симпатичные, простые люди.

А пока - до... не совсем скорого свидания!

Целую всех вас, мои милые.

<Приписка сверху, в начале письма.>

Пусть Саничка почаще пишет мне о себе, о Вл. Васильевичей Я вообще люблю получать письма, а тут каждое письмо -прямо целое событие. Пусть пишут дня через 2, через 3, она, Варя.

4 дек<абря> у меня был в гостях с женой <Васин> (конечно, не здесь).<Ужо> напишу ей как-ниб<удь> об этом***.

Примечания

письмо, адресованное отцу Е. И. Замятина Ивану Дмитриевичу Замятину. И. Д. Замятин был священником церкви Покрова Богородицы в Лебедяни. Участие Е. Замятина в демократическом движении в период революции 1905 года, его атеизм доставили немало горьких минут отцу. Упреки горожан и церковного начальства, с одной стороны, и твердое убеждение в неправоте сына, отвергшего предание и патриархальную жизнь - с другой, окрасили в холодные тона дальнейшее общение между отцом и сыном. Когда в 1913 году в журнале "Заветы" (No V) впервые увидела свет повесть Е. Замятина "Уездное", колорит которой, персонажи создавались под впечатлением детства, проведенного в Лебедяни, Е. Замятин послал номер журнала И. Д. Замятину с лаконичной надписью: "Отцу". Умер И. Д. Замятин в 1916 году в Лебедяни.

*** На письме стоит штамп в двух местах: "Просмотрено Товарищем Прокурора".