11.
Коломна, У Николы, 5 апр. 1922 г.
Замутий, родной, князь обезьянский!
Вторник той недели выкинул меня из Берлина, чертовщиной метнулись Литва и Латвия, Москва всемирною грязью поразила: - там, в Берлине, я получил письмо, что жена больна сыпным тифом, - это было рубежом той тоски, которой тоскует все русское за границей. В Москве упал я в лужу сплетен и гадостей, - наших, литературщенных. Я глубоко возмущен тем, что было с тобой1: как все у нас по-хамски и бездарно, - это я говорю о московской - тебя - травле. Ты был прав, упрекая меня за "красно-новство", хотя Воронский2 - очень хороший человек. - О хамстве нашем - о тебе - о свалке - я хочу написать вслух, и напишу.
Ну, да. А вчера я приехал в Коломну, в тишину, в теленка на кухне, в картошку, - и в стол. Первое, что я пишу в России, - это вот это письмо, тебе: всего, всего хорошего тебе. Приезжай ко мне, пожалуйста. Я устал от трепни, сяду писать, все время буду в Коломне: роман затеваю, "Третью столицу"3. Через несколько дней я напишу тебе подробно, сейчас - - весточку лишь подать, и о делах. Просили кланяться тебе низко: Алексей Михайлович с Серафимой Павловной (письма они ждут от тебя) - и Сергей Порфирьевич с Елизаветой Викторовной4 (адрес их: Berlin, Aschaffenburger Str. 22, Fr. Ruhl эта фрейлен Рюль им и передаст письмо) (Можно послать с Кузьмичем). - В Берлине было очень тоскливо, в сущности, - Ремизов прав, когда не советует туда ехать.
Ну, да. А в Коломне - телята, заботы, картошка, полубезденежье, сиротство. Поэтому: - ну, как не стыдно, - обещал прислать жене № "Дома Искусств", и не прислал, - пришли обязательно; ведь я, как-нибудь, имею право на авторский экземпляр: пришли обязательно. Потом, если попадались журналишки-газетки, где было обо мне6
И второе:
Доверенность.
Доверяю Евгению Ивановичу Замятину получить из Петербургского отделения издательства З. И. Гржебина гонорар за роман мой "Голый год", коей должен быть начислен из рассчета 10% обложечной цены и, по договору, выплачен при калькуляции и выходе книги.
Бор. Пильняк-Вогау.
Как подобает, я сижу без денег. В Берлине, с Зиновием Исаевичем я заключил договор из 15%, в немецк[их] марках, с правом - за ним - приоритета, - и этим договором предусмотрено, что договор, заключенный в России, является самостоятельной операцией, по коей расчет мне надлежит произвести в сов[етских] рублях. Авансами, в России, я забирал: от З[иновия] Ис[аевича] 1. 200 т[ысяч] р[ублей] от Товия Наумовича6 11 (одиннадцать) миллионов, и ты, Евгений, должен был получить в Питере 1 миллион, - итого тринадцать миллионов двести тысяч. В Москве выходит, у Товия Наумовича, мой том "Никола-на-Посадьях" (так названо вместо "Ив[ана]-да-Марьи") - и (как раз после Пасхи!!!!) я должен получить двести миллионов: - с Товием Наумовичем мы условились, что 11 миллионов и 1. 200 тыс[яч] он будет вычитать с меня, - поэтому петербургское отделение - за "Голый год"7 - должно вычесть только один - твой - миллион. Так им и объясни. Если роман уже вышел, попроси прислать мне экземпляров, возможно больше. Если тебя тормошно возиться с деньгами, попроси выслать прямо в издательство, только поторопи: денег нет. По-жа-луй-ста.
Милый, родной, хороший - очень хороший! - Евгеньюшка, приезжай ко мне, пожалуйста, пожить, побродить, поскучать. Поцелуй ручку Людмилушке, пожелай ей всего, всего хорошего. Всего, всего тебе - тоже - хорошего.
А "Дом Искусств", и еще что где мое или обо мне:
При - ш - ли. И "Голый год" тоже вели прислать (хотя, почему-то я не верю, что он появится здесь).
Примечания
1. В феврале 1922 г. в "Петербургском сборнике" были опубликованы сказки Замятина "Арап" и "Церковь Божия". Весь сборник, который считался выступлением учеников Замятина в Доме литератора, сурово критиковался. Имеются в виду критические выступления вроде С. М. Городецкого, который писал: "Умный и талантливый руководитель группы Евгений Замятин, к сожалению, целиком остался в старом, и вместе с техникой передает своим ученикам свою квель и плесень идеологическую" (Известия. 22 февраля 1922 г.), и П. С. Когана, который написал: "Писатель Замятин застрял в России и замечтался о цилиндрах и проповедях викария". См.: Литературные заметки: Писатель Замятин // Правда. 22 марта 1922 (цит. по: Галушкин А. Ю. Е. И. Замятин. Письмо А. К. Воронскому // De Visu. 0/92. С. 12, 21). "
"Красная Новь", редактором которого был Александр Константинович Воронский и в котором постоянно появлялись критические статьи о нем, Пильняк начал печататься в 1921 г. "Красно-новство" Пильняка, кроме того факта, что журнал московского политпросвета являлся некиим литературным центром Москвы того времени, объединившим молодые силы литературы, объяснялось еще и завязавшейся на всю жизнь дружбой писателя и А. Воронского."
3. Свою повесть "Третья столица", написанную сразу же после возвращения из-за границы, по горячим следам (Красная горка - Петров день), Пильняк предварил посвящением: "Эту мою повесть, отнюдь не реалистическую, я посвящаю Алексею Михайловичу Ремизову, мастеру, у которого я был подмастерьем. Бор. Пильняк"."
4. Сергей Порфирьевич Постников (1883-1964) - публицист, библиограф; Елизавета Викторовна Постникова, его жена."
5. О Пильняке писали много и постоянно. Только в начале 1922 г. о нем вышло: Ремизов А. Крюк. Память петербургская // Новая русская книга (Берлин). 1922. № 1. С. 7-8; Воронский А. Литературные отклики // Красная новь, 1922, № 2; Осинский Н. Побеги травы. (Заметки читателя) // Правда. 1922. 30 апр.; Соболев Ю. О птицах мертвых и живых // Журналист. 1922. № 1. С. 39-40; и др."
"
"Голый год" (Пб.;Берлин. 1922; Берлин; Пб.; М.,1922), отдельное издание повести "Иван-да-Марья" (Берлин-Пб. -М. 1922) и сборник "Смертельное манит" (М., 1922)."